С. Антонов. Тонкая красная линия. Заметки о вампирической парадигме в западной литера

07.12.2018 в 08:15

Пишет  opheliozz:

продавала книжку, заодно перечитала хорошую статью.)

С. Антонов. Тонкая красная линия. Заметки о вампирической парадигме в западной литературе и культуре

Они избегают дневного света и выходят из своих укрытий лишь с наступлением сумерек. Они осторожны, хитры и коварны; они не отражаются в зеркалах, могут как тень скользить мимо глаз смертного и легко менять свой (квази)человеческий облик — например, оборачиваться летучей мышью или каким-либо хищным животным. Они испытывают регулярную потребность в свежей крови, посредством которой продлевают свое за(вне)гробное существование. Их можно узнать по гипертрофированным клыкам. Их можно остановить с помощью распятия или связки чеснока. Их можно убить, вбив им в грудь осиновый кол.

Такими — или примерно такими — предстают вампиры в сегодняшнем массовом культурном сознании. Этот клишированный, местами даже карикатурный образ обрел законченность благодаря кино, продолжающему весьма активно и прибыльно его воспроизводить. Именно кинематограф — «едва ли не единственный видеоряд вампирического в современной культуре» — утвердил вышеперечисленную «компактную атрибутику», которая позволяет зрителю без труда идентифицировать жанр фильма и распознать соответствующий сюжет (даже если название ленты не содержит прямого указания на «кроваво-клыкастую» тему). Разумеется, многие основополагающие элементы этого видеоряда (а также связанные с ними мотивы, ситуации, сюжетные ходы) перекочевали на экран из художественной литературы: к моменту появления кино романы, повести, рассказы, пьесы и поэмы о вампирах исчислялись десятками, а в 1897 году (через два года после того, как знаменитый поезд братьев Люмьер прибыл на вокзал Ла Сьота) вышел в свет «Дракула» Брэма Стокера, превративший популярную тему «страшной» беллетристики в актуальный и многоаспектный культурный миф Новейшего времени. И все же за общепринятые представления о вампирах и вампиризме ответственно в первую очередь кино, и то, что кинематограф и Дракула (по сути, синоним понятия «вампир» в современном западном сознании) появились на свет почти одновременно, по-своему символично и в известной степени закономерно. Вампир — герой, которого по определению должна любить камера, — сопутствующая ему зловещая, кроваво-могильная атрибутика так и просится на экран; неудивительно, что с возникновением кино она очень скоро стала основой эффектного, экспрессивного зрительного ряда и что постепенно на его фоне исходный вербальный образ несколько потускнел. В современной же культуре — культуре визуальной par excellence — кинематограф закономерно выступает главным проводником интересующей нас темы.

Принято считать — и для такого вывода есть определенные основания, — что кинематограф, сыгравший решающую роль в превращении вампира в привлекательный культурный символ и популярный товарный знак, осуществил тем самым банализацию вампиризма, с неизбежностью выдвинув на первый план его зрелищно-развлекательные элементы и, напротив, редуцировав и приглушив иные, более сложные смысловые грани этого феномена. Действительно, во множестве фильмов данной тематики (особенно в бессчетных лентах категории «Б») яркий, эффектный, но в то же время нарочито стилизованный, временами почти утрированный визуальный ряд выглядит явным опрощением полиморфного и многопланового литературного прототипа. И все же соотношение словесной и экранной ипостасей вампирского образа представляется не столь однозначным. Прежде всего, вампирическая парадигма в западной культуре претерпела за время своего существования несколько серьезных сдвигов, и, если мысленно очертить траекторию исторического развития этой темы, она окажется причудливо-извилистой и многократно пересекающейся с другими сюжетно-персонажными рядами. Изменчивость культурного образа вампира во многом обусловлена изменчивостью его трактовок: с начала XVIII столетия и вплоть до настоящего времени «эта фигура вовлечена в непрерывный процесс реинтерпретации». Во-вторых, между вампирской литературой и вампирским кино существовал весьма влиятельный посредник — европейский театр, интенсивно эксплуатировавший эту тему на протяжении всего XIX века и разработавший некоторые постановочные ходы и зрительные эффекты, которые позднее были использованы кинематографистами. В-третьих, современная литература о вампирах активно перенимает стилистические и повествовательные приемы соответствующего киножанра, поэтому здесь следует говорить не об одноправленном, а о взаимном влиянии. И наконец, налицо внутренняя неоднородность самого вампирского кино, которое распадается на несколько «поджанров», заметно различающихся по своим эстетико-смысловым установкам и по степени интегрированности в традицию (фольклорную, литературную, кинематографическую), что соответствует дифференцированности культурного опыта и художественных ожиданий современной аудитории.

Эти немаловажные нюансы избранной темы мы стремились учитывать в нижеследующих заметках, представляющих собой попытку охарактеризовать основополагающие черты культурного образа вампира, который, несмотря на обилие исследований, нуждается, на наш взгляд, в дальнейшем описании и изучении. Выполняя функцию предисловия, эти заметки по определению ориентированы на материал рассказов и повестей, включенных в настоящую антологию. Однако мы старались по возможности не упускать из виду и другие произведения, в силу разных причин оставшиеся за рамками настоящей книги, но являющиеся ничуть не менее значимыми элементами вампирической парадигмы (в частности, нам представлялся неизбежным и необходимым разговор — хотя бы краткий — о романе Стокера), а также принципиально важные вехи соответствующей кинематографической традиции, насчитывающей на сегодняшний день не одну сотню фильмов. Ни в коей мере не претендуя на полноту охвата материала и окончательность выводов, мы надеемся, что предлагаемые заметки не только дадут читателю общее представление об историографии темы и формах ее художественной репрезентации, но и привлекут внимание к некоторым социокультурным, психологическим и философским ее аспектам (в которых, как кажется, и скрыты истинные причины массового интереса к вампирам — «особой манифестации сущего, пугающей и одновременно манящей»).



Рождение звезды

Тот «новый род поэзии», о котором с плохо скрытым сарказмом отзывается во второй части «Фауста» Гете, к 1829 году (когда, собственно, и сочинялась содержащая эти слова сцена имперского маскарада) уже проторил себе путь в различные национальные литературы Европы. Историческая ирония ситуации заключается в том, что его зачинателем сегодня принято считать — и не без основания — именно Гете. Несмотря на многочисленные упоминания в медицинских трактатах и теологических «рассуждениях» XVIII века (к некоторым из них, специально посвященным феномену вампиризма, мы еще обратимся в дальнейшем), в художественную литературу вампирическая тема проникла лишь в конце столетия — благодаря гетевской балладе «Коринфская невеста» (1797, опубл. 1798), заглавная героиня которой возвращается с того света и совершает обряд кровавой инициации, выпивая кровь у своего недавнего жениха. «И покончив с ним, / Я пойду к другим, — / Я должна идти за жизнью вновь!» — этот голодный возглас коринфской вампирши не только обещал медленное угасание ее будущим жертвам, но и возвестил о появлении в европейской словесности нового персонажа, который всего через несколько лет принялся развивать свой литературный успех — теперь уже в лоне английской поэзии. Поэмы «Кристабель» (1798–1799, опубл. 1816) Сэмюэля Тейлора Кольриджа, «Талаба-разрушитель» (1799–1800, опубл. 1801) Роберта Саути и «Гяур» (1813) Джорджа Гордона Байрона внесли известную лепту в вампирический культурный сюжет, и ниже нам еще представится случай о них вспомнить.

И все же подлинный дебют вампира как литературного героя состоялся не в поэзии, а в повествовательной прозе. Он связан с рождением жанра «готического» или «черного» романа, который утвердился в европейской словесности рубежа XVIII–XIX веков как дискурс о загадочном, непостижимом, сверхъестественном и ужасном, тревожащих сознание человека Нового времени, как сенсационная форма сублимации коллективных и индивидуальных страхов. В зловещих, леденящих душу историях, которые наводнили европейскую словесность в преддверии эпохи романтизма, сказалась, по справедливому замечанию Р. Д. Стока, «жажда Божественного, не находившая удовлетворения в истинной религии»; «готический» роман принес человеку порубежной эпохи, одолеваемому чувством метафизического «беспокойства», своеобразное возмещение редуцированной Веком Разума трансцендентности, он явился средством «литературной компенсации, противостоявшей Просвещению, подавлению жажды Другого». И хотя, по наблюдению знатока и коллекционера «страшной» беллетристики Монтегю Саммерса, в традиционном «готическом» романе фигура вампира, как ни странно, не возникала ни разу, тем не менее именно этот жанр сделал приход подобного персонажа в литературу не только возможным, но и практически неизбежным. Литература «тайны и ужаса» разработала специфические хронотопические структуры (различные виды закрытых пространств — старинные замки, монастыри, подземелья, лабиринты, склепы и т. п., отмеченные своеобразной «консервацией» времени и выступающие «средоточием посмертной жизни» — в фигуральном, а нередко и буквальном смысле слова) и соответствующие характерные мотивы и ситуации — заточение героя/героини в подземелье, погребение заживо, блуждание по темным, запутанным коридорам в тщетных поисках выхода и проч. Эти мотивы и сюжетные ходы олицетворяют идею затерянности человека в непонятном, чуждом, даже враждебном ему мире, где возможна встреча с призраками, духами умерших и вообще сверхъестественным, непостижимым, потусторонним, потенциально угрожающим жизни героя и потому вызывающим суеверный страх. В подобной системе образно-смысловых координат «мерцающая» на границе бытия и небытия, метафизически неустойчивая природа вампира не могла со временем не проявиться. Можно сказать, что «готическое» инопространство стало отправной точкой для рождения собственно вампирического сюжета, в котором традиционная изоляция героя служит всего лишь завязкой основных событий, подготавливая главную тему — тему вторжения вырвавшегося на свободу монстра в благоустроенный человеческий мир. «Готику», ввергающую человека в негативные состояния темноты, тесноты, отсутствия выхода, одиночества и угрозы смерти, справедливо определяют как «стиль клаустрофобии чувств». В рассказах и повестях о вампирах (и родственных им историях о зомби) демонстрируется, если угодно, оборотная сторона этой клаустрофобии, ибо здесь ее испытывает не столько герой, встречающий монстра, сколько сам монстр, отчаянно рвущийся из тесноты склепа на волю; соответственно, и угроза смерти в повествованиях такого рода зачастую не связана с пребыванием героя во мраке подземелья — она сопутствует ему везде, где бы он ни находился; воплощенная в фигуре вампира и являющаяся неотъемлемой частью вампирской жизненной программы, эта угроза обращена вовне, в привычный, хорошо знакомый человеку цивилизованный мир.



Тело как улика

Рассматривая вампира в качестве одного из репрезентативных героев «черной» беллетристики, следует сразу оговорить его сущностное отличие от иных сверхъестественных персонажей этой разновидности литературы, с которыми он нередко ставится в единый перечислительный ряд. Речь, конечно, в первую очередь идет о призраках, изначально, с момента возникновения «готического» романа обосновавшихся в его сюжетно-пространственных мирах. Призраки, или тени умерших, с древних времен ассоциируются — в силу своей спиритуальной природы — с легкостью, проницаемостью, бесплотностью; отсюда их традиционное изображение в виде смутных, зыбких, расплывчатых фигур, создающее особый текстуальный эффект, который Цветан Тодоров назвал эффектом фантастического и который предполагает онтологическую двойственность увиденного и засвидетельствованного персонажем загадочного явления. Колебаниям героя (и, соответственно, читателя) в интерпретации необычной встречи как нельзя лучше способствует обстановка, в которой является призрак. Это почти непременная полуосвещенность, частичное затемнение места действия — одно из главных средств создания повествовательной неопределенности в подобных сценах начиная с романов «королевы готики» конца XVIII века Анны Радклиф (полагавшей, что пугающие объекты, представленные в неясных, полуотчетливых формах, вызывают страх, который смешан с удовольствием, апеллирует к воображению, развивает и обогащает эмоциональный мир человека и, безусловно, поддерживает читательский интерес к развитию интриги).

Репрезентация вампирического (и в литературе, и тем более в кино) в его предельных и наиболее показательных проявлениях зримо отличается от двусмысленного, полуотчетливого изображения призраков — в первую очередь, вследствие принципиально иной природы изображаемого объекта. Эфирности привидения противополагается несомненная и не устающая властно напоминать о себе телесность вампира. Вампир, как уже отмечалось выше, манифестирует древний архетип монстра, у которого, в отличие от призрака, «обязательно есть зримое тело, и мир сверхъестественного непосредственно, вне знаковых процессов, вписан в это тело, миметически представлен в его искаженных чертах и несообразных жестах». В многочисленных рассказах о привидениях — так называемых ghost stories, получивших особенно широкое распространение в английской прозе Викторианской эпохи, — встреча с призраком нередко разоблачается как иллюзия, обман чувств, плод воображения мистически настроенного и чересчур впечатлительного персонажа или, как уже говорилось, подается таким образом, что герой (а с ним и читатель) вплоть до финала сомневается в достоверности увиденного; в любом случае эта встреча обычно не предполагает никакой реальной опасности для человека. Иное дело — встреча с монстром, который, будучи воплощением тератологического природного сдвига и одержимости чужим телом [20]Такая интерпретация фигуры монстра принадлежит М. Б. Ямпольскому. См.: Ямпольский М. Демон и лабиринт (Диаграммы, деформации, мимесис). М., 1996.
, порождает пограничные, угрожающие естественному ходу вещей и самой жизни героя ситуации, выступая в них в качестве инструмента исследования пределов человеческой идентичности. Встреча с ним — это чувственно переживаемый, травматичный опыт познания Иного, потенциально предполагающий различные трансформации «своего» в «чужое» и наоборот и широкий спектр возможных идентификационных толкований. В случае вампира это означает опосредованное укусом приобщение жертвы к кругу себе подобных, включение ее в цепную реакцию одержимости свежей кровью; по формулировке А. Секацкого, вампир стремится «преодолеть телесную разобщенность смертной природы», «разомкнуть малые круги кровообращения, чтобы слить их в единый круг циркуляции, теплокровный Океанос, вампирион». «Взломанное» тело жертвы с кровавыми отметинами на горле само по себе, таким образом, является недвусмысленным подтверждением агрессии монстра, уликой, свидетельствующей об удавшемся нападении вампира. Понятно, что здесь уже не приходится говорить о какой-либо иллюзорности или онтологической двойственности сверхъестественного события — чудовищное присутствие неоспоримо наглядно и зачастую изображается во всей своей шокирующей натуралистичности (особенно в современном хоррор-кино, которое, поддаваясь «соблазну визуального», демонстрирует все большую склонность «к показу ужасов как чисто физических, телесных — иными словами, видимых»). Резюмируя сказанное, можно констатировать, что культурная мифология вампиризма и сложившиеся со временем формы ее художественной репрезентации подтверждают известное определение современного хоррора как «телесного» жанра, который в основном имеет дело с чудовищами (в отличие от классического «готического» романа, где от мира сверхъестественного представительствовали главным образом призраки), изображает приключения тел и апеллирует к эмоционально-физиологическим реакциям публики — в противовес, например, научной фантастике, повествующей о приключениях разума и трактуемой как когнитивный, «мыслительный» жанр.

Разумеется, описанные выше принципы репрезентации вампирического не являются непреложными — это не эстетическая догма, а скорее изобразительная тенденция, допускающая существование ряда компромиссных вариантов. В анналах «черной» беллетристики XIX–XX веков можно отыскать немало произведений, в которых присутствие этого феномена обозначено лишь намеком, подано под флером таинственной неопределенности (более приличествующей бестелесным призракам, чем хищным голодным монстрам), и в таких случаях весьма непросто решить, с чем (или, вернее, с кем) именно довелось столкнуться героям данной повести либо новеллы. Еще труднее отделить рассказы о вампирах от рассказов о зомби и оборотнях, от повествований о летаргии и некрофагии и т. п. — антураж, мотивный ряд, нарративные приемы в подобных сочинениях во многом совпадают с соответствующими элементами поэтики вампирских историй, а сами эти фантастические персонажи образуют вереницу гротескных образов, объединенных, вопреки всем внешним различиям, своей монструозной телесностью, своей двойственной — человеческо-нечеловеческой — природой. Однако несомненное своеобразие темы, которой посвящена данная книга, все же требует дифференциации этих формально сходных друг с другом повествований, и для выявления различий между ними необходимо более подробно охарактеризовать экзистенциальный статус и психофизический облик главного героя настоящих заметок.



Приключения трупа

Прежде всего, неизбежно приходится констатировать, что герой этот имеет длительную и сложную культурную генеалогию. Общеизвестно, что задолго до проникновения в художественную литературу феномен вампиризма нашел отражение в мифологии и фольклоре, в легендах и верованиях различных народов мира, в многочисленных исторических хрониках и демонологической иконографии. Оставляя в стороне уходящие в глубину тысячелетий предания о Лилит (вавилонской дьяволице, пьющей кровь новорожденных), об античных ламиях и стригах, а также всевозможные ритуалы, суеверия и запреты в отношении крови, с древних времен бытующие в различных нехристианских культурах, имеет смысл задержать внимание на фигуре непосредственного предшественника литературного вампира — упыря или вурдалака, чей монструозно-зловещий образ складывается в европейском общественном и культурном сознании в XVII–XVIII веках.

В этом образе соединились представления об одержимых дьяволом живых мертвецах, широко распространенные в западноевропейской христианской демонологии Средних веков, легенды о вервольфах, людях-оборотнях, которые способны превращаться в волков, а после смерти, согласно балканским и карпатским поверьям, становятся кровожадными зомби, и, наконец, слухи и сообщения о конкретных случаях вампиризма — с указанием названий мест, имен участников событий и страшных подробностей, призванных придать рассказанному правдоподобие. На рубеже XVII–XVIII столетий число подобных сообщений нарастает с такой пугающей быстротой, что они вызывают в странах Восточной Европы массовую панику, а в Западной Европе начинают фиксироваться на бумаге — в различных отчетах, трактатах, «размышлениях» и «рассуждениях», авторы которых стремятся тем или иным образом прояснить природу этого загадочного явления. Филип Рор в «Историко-философском рассуждении о жующих мертвецах» (1679) объясняет феномен оживающих трупов вторжением дьявольской силы. С ним полемизирует Михаэль Ранфт в «Книге о мертвецах, жующих в могилах» (1728), утверждающий, что дьявол не может проникать в тела усопших. В декабре 1731 года предметом официального расследования австрийских оккупационных властей в Сербии становится дело крестьянина Арнольда Паоля, который умер в 1727 году в результате несчастного случая и, став вампиром, в последующие несколько лет истребил значительную часть населения родной деревни; весной следующего года эта история попадает во французскую и английскую прессу и таким образом обретает всеевропейскую известность. Именно с 1732 года слово «вампир» (искаженное славянское «упырь», в древнерусском языке письменно зафиксированное еще в 1047 году) начинает систематически употребляться в английском, французском и немецком языках и очень скоро проникает в литературу («Путешествия трех английских джентльменов», 1734, опубл. 1745). Вампиризм превращается в популярную тему интеллектуальных спекуляций медиков, философов и богословов: один за другим выходят в свет вампирологические тексты — «Физическое рассуждение о кровососущих мертвецах» (1732) Иоганна Кристиана Штока, «Рассуждение о людях, ставших после смерти кровососами, в просторечии именуемых вампирами» (1732) Иоганна Кристофа Роля и Иоганна Гертеля, «Рассуждение о вампирах в Сербии» (1733) Иоганна Генриха Цопфа и Карла Франциска Ван Далена, «О вампирах» (1739) Иоганна Кристиана Харенберга, «Рассуждение о вампирах» (1744) Джузеппе Даванцати и многие другие. Наиболее подробным и обстоятельным среди этих сочинений был двухтомный труд французского монаха-бенедиктинца, известного толкователя Библии дома Огюстена Кальме (1672–1757) «Рассуждения о явлении ангелов, демонов и духов, а также призраков и вампиров, в Венгрии, Богемии, Моравии и Силезии» (1746), который на долгое время сделался едва ли не главным источником сведений о вампиризме для авторов, обращавшихся к этой теме в исследовательских или художественных целях.

Примечательно, что создателями вышеперечисленных трактатов (большинство их написано на латыни) являются немецкие, итальянские, французские — словом, западноевропейские — авторы, которые, однако, в основном рассматривают случаи вампиризма, имевшие место в Сербии, Венгрии, Богемии (то есть Чехии) и других восточноевропейских странах. Иначе говоря, они воспринимают это явление (и стремятся представить его читателям) как экзотически-жуткий феномен таинственной, «варварской», чужой культуры восточноевропейских земель, которой противопоставляют «просвещенный» взгляд извне, из цивилизованной, свободной от средневековых суеверий части Европы. Идеологичность подобной трактовки очевидна, несмотря на объективные этнические, социальные, религиозные, фольклорные различия, разделяющие Западную и Восточную Европу и предопределившие активное бытование в последней вампирских легенд и поверий. Для сюжета настоящих заметок, впрочем, важна не идеологическая подоплека западноевропейской квазинаучной и богословской вампирологии XVIII века, а сам факт изначальной дистанцированности взгляда. Заданный в этих сочинениях принцип «видения со стороны» породил впоследствии устойчивый художественный прием — в многочисленных романах, повестях и рассказах XIX–XX веков вампиры зачастую предстают иностранцами, путешествующими по свету в поисках новых жертв; в этих персонажах «культурно-бытовая инаковость естественно сочетается с инаковостью метафизической, с абсолютной трансцендентностью Чужого». Путешествие самих потенциальных жертв в незнакомые «варварские» земли — другой характерный мотив вампирских повествований (такова, в частности, завязка событий «Дракулы» Стокера) — также представляет собой ситуацию значимого межкультурного «переключения».

Из второго тома трактата Дома Кальме, непосредственно посвященного вампиризму, впрямую заимствовал сведения для своей знаменитой мистификации «Гузла, или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине» (1827) французский писатель-романтик Проспер Мериме. Из тридцати песен и баллад, составивших этот сборник, в семи прямо или косвенно говорится о вампирах («Храбрые гайдуки», «Прекрасная Софья», «Ивко», «Константин Якубович», «Экспромт», «Вампир», «Кара-Али, вампир»), кроме того, в сердцевину цикла помещен очерк «О вампиризме» с пространной цитатой из книги Кальме (включающей историю Арнольда Паоля) и мнимыми воспоминаниями автора о своем путешествии в Далмацию, Боснию и Герцеговину в 1816 году, во время которого он якобы сам стал свидетелем пришествия вампира. Общеизвестно, что некоторые из этих прозаических баллад, выданных Мериме за французские переводы славянских песен, впоследствии были переложены стихами на русский язык Пушкиным и составили (вместе с песнями, восходящими к другим источникам) поэтический цикл «Песни западных славян» (1833–1834, опубл. 1835); в трех из шестнадцати стихотворных баллад, входящих в пушкинский цикл, идет речь о вампирах. Именно «Песни западных славян» ввели в русский язык слово «вурдалак» (как уже говорилось выше, искаженное сербохорватское «ву(д)кодлак», обозначавшее волка-оборотня), которое последовательно употребляется Пушкиным в значении «вампир» и впрямую соотнесено с традиционным «упырем» славянского фольклора. «Западные славяне верят существованию упырей (vampire)», «Вурдалаки, вудкодлаки, упыри — мертвецы, выходящие из своих могил и сосущие кровь живых людей», — поясняет автор в примечаниях к текстам баллад, опираясь в этих кратких характеристиках на сведения из очерка Мериме.

Можно сказать, что упомянутый очерк (включенный в настоящую антологию) зафиксировал, как и книга Мериме в целом, долитературное — условно говоря, фольклорно-этнографическое — представление о вампирах, в известной мере архаичное для эпохи романтизма, когда формируется принципиально иной, близкий современному, образ этих таинственных существ. В трактовке, сложившейся в западноевропейском культурном сознании XVIII века и унаследованной Мериме, вампир — это порожденный суеверной народной фантазией неупокоившийся мертвец, который при жизни сам подвергся нападению вампира, либо был отлучен от Церкви или похоронен в неосвященной земле, либо, уже находясь в могиле, стал жертвой вторжения в его тело демонической силы. Так или иначе, это тело, не подвергаясь тлению, продолжает вести активную посмертную жизнь: одержимый сверхъестественным голодом, вампир способен поедать свои погребальные одежды и даже свою плоть — многочисленные примеры такого рода приводят Михаэль Ранфт и другие авторы трактатов о «жующих мертвецах» (включая дома Кальме, у которого Мериме и заимствует сведения о жутких звуках, доносящихся из могил, и о покойниках, грызущих «все, что их окружает, даже собственные тела»). Однако чаще, гонимый все тем же голодом, вампир покидает место своего захоронения и совершает нападения на живых людей (нередко на собственных родственников), высасывая их кровь. Лишенный каких-либо человеческих эмоций и привязанностей, вампир-зомби вызывает лишь ужас, отвращение и желание тем или иным способом его уничтожить.

Заметим, что у авторов, под пером которых складывался этот малопривлекательный образ, «сверхъестественная» и «демоническая» трактовка вампиризма зачастую вызывала скептическую усмешку, желание предложить ему иное, рациональное толкование или же, по выражению Мериме, вовсе «послать к чертям вампиров и всех тех, кто о них рассказывает». Создатели вампирологических трактатов неоднократно пишут о погребенных заживо жертвах летаргического сна, пытавшихся по пробуждении выбраться из гроба и принятых суеверными крестьянами за оживших покойников; выдвигаются и другие, сугубо медицинские объяснения, призванные лишить эту тему суеверного налета и ввести ее в рамки просветительского здравомыслия. Проспер Мериме, как уже говорилось, наследует этой традиции и, описывая случай вампиризма, коему он якобы сам был свидетелем, усматривает в странном поведении «жертвы» следствие истерии, а не гибельного укуса монстра. Добавим, что ироничный и вольнодумный век Просвещения, едва слово «вампир» закрепилось в европейском культурном лексиконе, перетолковал его в качестве социального иносказания, использовав для критики деспотических институтов «старого режима»: почти одновременно с Голдсмитом, заклеймившим этим словом продажных судей, Вольтер в посвященной вампирам статье (ок. 1770) из «Философского словаря» называет так «монахов, которые едят за счет королей и народа». В романе о Фаусте, опубликованном в 1791 году младшим современником Гете Фридрихом Клингером, вампиризм напрямую связывается с абсолютистской монархией, в буквальном смысле выпивающей жизненную энергию угнетенных сословий: Клингер описывает, как французский король Людовик XI скупает у крестьянской бедноты младенцев и пьет их кровь — «в безумной надежде, что его старое, дряхлое тело помолодеет от свежей и здоровой детской крови». Эта аллегорическая интерпретация темы в дальнейшем глубоко укоренится в общественно-политической речевой практике и, наложившись на новые социально-экономические реалии XIX века, породит известную формулу Маркса о присущей капиталистическому производству «вампировой жажде живой крови труда».

Однако, вопреки просветительской рационализации и публицистическому снижению, монструозный образ вампира-зомби, локализованный в балкано-славянских этнокультурных координатах, прочно утвердился в западноевропейском сознании XVIII столетия. В начале XIX века он оказался востребован литературой «тайны и ужаса» с ее инопространственной топикой, подвижной диспозицией реального и фантастического и проблематизацией человеческой идентичности. Включенная в новые, постклассические структуры субъективности, телесности, воображаемого, которые формировались в рамках «готической» прозы, фольклорно-этнографическая фигура упыря/вурдалака претерпела серьезную метаморфозу, обернувшись вскоре личностью совершенно иного масштаба. Характер перемены, как это нередко бывает, можно описать в пушкинских определениях: «красногубый вурдалак» из «Песен западных славян» превратился в «задумчивого Вампира», героя тревожных снов Татьяны Лариной.



Первая кровь

Обстоятельства рождения этого героя выглядят почти случайностью, хотя, как мы постарались показать выше, оно было обусловлено серьезными изменениями, происходившими на рубеже XVIII–XIX веков в западной литературе и культуре, — в первую очередь, помещением в зону художественно-философской рефлексии ключевой для новоевропейского сознания проблемы Другого. Столь же закономерной представляется изначальная связь вампирского литературного мифа с парадигматической личностью эпохи романтизма — властителем дум Европы начала XIX столетия лордом Байроном.

В конце мая 1816 года Байрон, навсегда покинувший родину и находившийся в добровольном изгнании, прибыл в Швейцарию, где впервые встретился с другим английским поэтом-изгнанником — Перси Биши Шелли. Вместе с Шелли по Европе путешествовали его гражданская жена Мери Годвин, дочь знаменитого философа Уильяма Годвина, и ее сводная сестра (точнее, падчерица Годвина) Джейн Клер Клермонт, экзальтированно влюбленная в Байрона и мечтавшая о новой встрече с ним. Байрона же сопровождал в качестве личного врача и секретаря Джон Уильям Полидори — молодой медик англо-итальянского происхождения, не лишенный (несмотря на постоянное присутствие рядом первого поэта Англии) собственных литературных амбиций и имеющий самое непосредственное отношение к сюжету настоящих заметок. Встретившись в женевской гостинице «Англия», путешественники вскоре перебрались в окрестности швейцарской столицы — Байрон и Полидори поселились на старинной вилле Диодати, расположенной в селении Колоньи у южной оконечности Женевского озера, а чета Шелли и Клер Клермонт — в коттедже Мезон Чеппиус в десяти минутах ходьбы от виллы. Лето выдалось дождливым, и зачастую непогода с самого утра запирала двух именитых англичан и их спутников в стенах виллы Диодати, заставляя коротать время в разговорах о литературе, философии и науке и чтении книг. Среди последних оказалась «Фантасмагориана, или Собрание историй о привидениях, призраках, духах, фантомах и проч.» (1812) — французский перевод первых двух томов пятитомной немецкой «Книги привидений», изданной И. А.Апелем и Ф.Лауном в 1811–1815 годах. В один из июньских вечеров (согласно дневнику Полидори, 17 июня) Байрон, впечатленный «готическими» сюжетами «Фантасмагорианы», предложил собравшимся устроить литературное состязание и каждому сочинить «страшную» повесть. Идея была встречена с энтузиазмом.

Самый значительный и эффектный плод этого состязания сделался со временем классикой английской и мировой словесности, вдохновил целый ряд продолжений и переложений, вызвал к жизни обширную научную литературу, инспирировал множество киноверсий и породил собственный культурный миф, равновеликий и во многих отношениях параллельный вампирскому мифу. Спустя несколько дней, проведенных в тщетных попытках сочинить леденящий душу рассказ, Мери Годвин (более известная ныне как Мери Шелли) создала первоначальный набросок романа, впоследствии вошедшего в историю литературы под названием «Франкенштейн, или Современный Прометей» (1816–1817, опубл. 1818). Эта книга — не только оригинальный философский роман и отправная точка европейской научно-фантастической литературы, но и один из ярчайших образцов «готической» прозы, предвосхитивший многочисленные зомби-истории современной хоррор-культуры и, кроме того, косвенно затрагивающий интересующую нас тему.

Шелли и Байрон, по словам Мери, «наскучив прозой», вскоре «отказались от замысла, столь явно им чуждого». Клер Клермонт не принимала участия в состязании, а Полидори «придумал жуткую даму, у которой вместо головы был череп», но, не сумев развить сюжет, вынужден был предать свой вымысел забвению. Однако в те же июньские дни им было задумано — а в конце лета написано — другое произведение в «готическом» духе: основываясь на устном рассказе Байрона, который он удержал в памяти, Полидори создал небольшую повесть «Вампир», получившую вскоре всеевропейский резонанс и сделавшую вампиризм модной литературной темой, каковой он остается и по сей день. Весьма вероятно, что толчком к написанию этой повести стало посещение виллы Диодати писателем Метью Грегори Льюисом, автором скандально знаменитого «готического» романа «Монах» (1796), случившееся в середине августа, спустя два месяца после памятного литературного состязания. «Увиделись с могильщиком Аполлона, сообщившим нам множество тайн своего ремесла. Беседуем о привидениях», — пишет 18 августа 1816 года Мери Шелли в дневнике, который она вела вместе с Перси во время их пребывания в Женеве, и приводит далее несколько рассказанных Льюисом жутких — вполне в духе «Фантасмагорианы» — историй, в основном с немецким колоритом. Впоследствии, кстати, Байрон говорил Томасу Медвину (волею судьбы ставшему его первым биографом), что свою историю о вампире, которую использовал Полидори, он рассказывал именно во время августовского визита Льюиса на виллу; однако другие биографы полагают, что в памяти поэта соединились два вечера, проведенные в разговорах на сходные темы.

Думается, нет необходимости излагать здесь содержание повести Полидори — она не раз переводилась на русский язык, а ее новый, не публиковавшийся ранее перевод следует непосредственно за настоящим предисловием. Однако принципиально важно заметить, что в лице демонического лорда Рутвена, становящегося причиной гибели молодых героев повествования — романтически настроенного Обри, его сестры и прелестной гречанки Ианфы, — читателю явлен образ вампира, который заметно отличается от прежнего, бытовавшего в культурном сознании предыдущего столетия. Вместо фольклорного упыря, оживленного чужеродной злой силой и лишенного всяких человеческих чувств и привязанностей, на страницах повести выведен блистательный, утонченный и порочный аристократ, разочарованный скиталец, циничный соблазнитель юных, неопытных душ. Лорд Рутвен, каким изобразил его Полидори, «вызывает ужас и обостренный интерес. От него бегут в страхе и к нему возвращаются под воздействием непонятной влекущей силы. Он не выбирает жертв из числа ближайших родственников, как делали славянские вампиры. У него вообще нет родственников. Он подвижен, обольстителен, его жертвой может стать каждый. <…> Он близок ко двору, на него возлагают важную дипломатическую миссию. Его внешность и манеры безупречны и не меняются, даже когда он умирает от разбойничьей пули в горном ущелье. Он — чудовище, но его принадлежность к высшему кругу общества не вызывает сомнений. Он подвержен модным аристократическим порокам и следит за движением золота по зеленому сукну карточного стола с не меньшим вниманием, чем за током крови по венам своих жертв». Он не боится дневного света (в отличие от своих многочисленных кинематографических собратьев, которым не по нраву солнечные лучи), его жертвы — опять-таки вопреки и классической, и современной трактовке вампиризма — не обращаются в вампиров, а попросту умирают. В согласии с фольклорной традицией Рутвен представлен как мертвец, необъяснимым образом вернувшийся к жизни, однако, за исключением «мертвенного взгляда серых глаз», ничто в его облике и поведении не выдает в нем выходца с того света — наоборот, он отличается сверхвитальностью, которая одновременно и ужасает, и притягивает окружающих. Эта сверхвитальность имеет в изображении автора повести отчетливо эротические черты, и можно утверждать, что Полидори первым — по крайней мере в прозе — соотнес вампиризм с темой сексуальной страсти, отмеченной двойственностью страха/влечения; развитием этой метафорики (о которой мы в дальнейшем поговорим более подробно) стала викторианская литературная вампириана, увенчавшаяся «Дракулой» Стокера, а впоследствии ее принялись активно эксплуатировать кинематограф и «черная» беллетристика

XX века. В повести Полидори, таким образом, намечены смысловые контуры позднейшей культурной мифологии вампиризма, принципиально отличной от фольклорно-этнографической трактовки темы: вампир обретает способность к временной, тактической социализации и амбивалентный эротический шарм. Здесь же берет начало расхождение вампирских и зомби-историй — в современной хоррор-культуре они существуют как два независимых друг от друга и одинаково влиятельных жанра, различающихся главным образом психофизикой их главных героев: в противовес механически-бесстрастному живому мертвецу, представляющему собой «бессмысленный труп», облик вампира выдает его одержимость мрачными страстями, которая заставляет подозревать в нем неожиданное для столь экстраординарного существа посюстороннее, эмоциональное, человеческое измерение.

Наделяя подобными страстями своего лорда-вампира, Полидори несомненно ориентировался на психологический и даже внешний облик героев байроновских поэм — и на образ самого Байрона, каким он сложился в сознании его современников. Общеизвестно, что блистательный и беспримерный литературный успех Байрона, его радикальные политические взгляды и резкие заявления, его многочисленные любовные победы, сенсационные слухи о его частной жизни, драматичные и скандальные обстоятельства его развода и его добровольно-вынужденное изгнание, преломившись сквозь призму его произведений, способствовали скорому рождению эффектного романтического образа поэта, в котором оказались нераздельно соединены возвышенные духовные стремления и глубочайшая, почти демоническая порочность. Блоковское «Он — Байрон, значит — демон» написано спустя столетие, когда представление о Байроне-имморалисте, ниспровергателе моральных устоев, дьяволопоклоннике, искусителе и совратителе невинных душ уже давно сделалось культурным клише, однако и в первой трети

XIX века личность автора «Чайльд-Гарольда», «Гяура», «Корсара», «Лары» воспринималась многими как олицетворение темных, запретных, безумных страстей и чудовищных нравственных преступлений, окутанных мрачным покровом тайны. Свою лепту в этот зловещий образ внес и скандально известный роман леди Каролины Лэм «Гленарвон» (1816), в сюжете которого, среди прочего, отражена история ее недолгих, но бурных любовных отношений с Байроном, имевших место в 1812 году. В заглавном герое романа Кларенсе де Рутвене, лорде Гленарвоне — ирландском террористе, убийце, похитителе и совратителе женщин — налицо портретное сходством с именитым поэтом; вопреки своей порочности Гленарвон наделен неотразимой привлекательностью — которой он, несомненно, обязан неугасшей страсти сочинительницы к Байрону, очень скоро доведшей ее до безумия.

Именно из «Гленарвона» Полидори заимствовал фамилию Рутвен, тем самым напрямую ассоциировав героя своей повести с героем книги Каролины Лэм и его прославленным прототипом, очевидным, пожалуй, любому осведомленному читателю того времени; некоторые обстоятельства пребывания Рутвена в лондонском высшем свете непосредственно отсылают к биографии Байрона и перипетиям его отношений с Каролиной (ряд таких параллелей отмечен в комментарии к «Вампиру» в настоящем издании). И конечно, «в зеркале повести Полидори, пусть не вполне верно, с искаженными контурами, отражается мир подлинной байроновской поэзии — с демоническими героями-имморалистами, с философией „высокого зла“, с великой любовью и великим страданием». Поэтому, даже если бы «Вампир» не был связан с именем Байрона при первом своем появлении в печати, он все равно воспринимался бы как произведение байронического толка; Полидори, по сути, лишь зафиксировал на бумаге закономерное и неизбежное обращение романтического «демона», ассоциировавшегося с поэзией и личностью Байрона, в новоевропейского вампира, реализовав тем самым глубинную внутреннюю потребность «готической» литературы в этом герое.

Случилось, однако, так, что «Вампир» предстал на суд читателя не просто как байроническое, но как байроновское произведение. 1 апреля 1819 года в «Нью мансли мэгэзин», принадлежавшем издателю Генри Кольберну, были напечатаны три тематически взаимосвязанных текста; первый и третий, как явствовало из вступительной редакционной заметки, оказались в распоряжении сотрудников журнала минувшей осенью, а второй, по предположению современных исследователей, был написан редактором Алариком Уоттсом в качестве пояснительного комментария к публикации. Первым текстом был анонимный «Отрывок письма из Женевы с историями из жизни лорда Байрона etc.», в котором рассказывалось о пребывании знаменитого поэта и его спутников в Швейцарии и в том числе — о чтении ими «Фантасмагорианы» и последующем литературном состязании на вилле Диодати. В конце письма автор выражал надежду на то, что его корреспонденту «будет чрезвычайно любопытно ознакомиться с набросками, вышедшими из-под пера столь гениального человека, равно как и тех, кто находился под его непосредственным влиянием». Далее следовали заметки Уоттса, в которых давался беглый очерк легенд и преданий о вампирах начиная с древних времен, довольно подробно излагалось дело Арнольда Паоля, цитировалось «величественное и пророческое проклятие» в адрес заглавного героя байроновского «Гяура», произносимое матерью убитого им Гассана, упоминались «Талаба-разрушитель» Саути и трактат Огюстена Кальме, а также приводился перечень именований вампиров у различных народов мира. Третьим текстом, венчавшим собой всю эту подборку материалов, был «Вампир» Полидори, преподнесенный читателям как «повесть лорда Байрона». Как стало известно впоследствии, решение напечатать «Вампира» под именем Байрона принял — накануне публикации — сам Кольберн, стремившийся поправить серьезно пошатнувшиеся финансовые дела журнала, представив читающей публике новое сочинение прославленного автора. Его расчет оправдался: повесть вернула «Нью мансли мэгэзин» на путь коммерческого успеха, кроме того, в апреле того же года «Вампир» был напечатан отдельной книгой в Лондоне (также под именем Байрона) и анонсирован к публикации в Париже журналом «Вестник Галиньяни».

Историки литературы расходятся во мнениях относительно того, какую роль играл в этой истории сам автор повести. Известно, что в середине сентября 1816 года Байрон, раздраженный заносчивостью и литературными претензиями Полидори, уволил его, снабдив напоследок деньгами и рекомендациями, и в Италию, куда оба намеревались направиться, каждый из них поехал своим путем. В апреле 1817 года Полидори вернулся в Англию и обосновался в Норвиче, где открыл медицинскую практику; однако, не преуспев на этом поприще, он вскоре решил заняться литературой. Обстоятельства, в результате которых осенью 1818 года в редакции «Нью мансли мэгэзин» оказалась рукопись «Вампира», до сих пор остаются не до конца проясненными. Основываясь на различных косвенных свидетельствах, одни исследователи считают (вслед за Байроном), что появление повести в печати под байроновским именем состоялось с согласия Полидори и что именно им было написано пресловутое «Письмо из Женевы», отрывок из которого предварял текст «Вампира» в журнальной публикации и первых книжных изданиях; другие оспаривают эту точку зрения, полагая автором письма второстепенного литератора Джона Митфорда, из-под пера которого впоследствии вышла «Частная жизнь лорда Байрона» (опубл. 1828).

Как бы то ни было, в апреле 1819 года «Вампир» Джона Уильяма Полидори, вдохновленный устным рассказом Байрона, начал под именем последнего свой триумфальный путь по Европе. Волею случая бывший врач и секретарь знаменитого поэта, не столько надеясь на успех своего дебюта, сколько нуждаясь в деньгах, способствовал рождению нового литературного героя и связанного с ним культурного мифа. Его небольшая повесть «запустила цепную реакцию, которая вознесла этот миф к высотам художественной психологии и низвергла в бездны садистической вульгарности, сделав вампира (наряду с чудовищем Франкенштейна) наиболее сложной и притягательной фигурой, когда-либо порожденной „готическим“ воображением».



Первая кровь, часть вторая

Байрон пришел в негодование, когда узнал, находясь в Венеции, что в Англии под его именем вышла в свет не принадлежащая ему повесть. «Черт бы побрал „Вампира“! Что мне известно о вампирах? Вероятно, какое-нибудь мошенничество книготорговцев; разоблачите его в торжественном печатном заявлении», — пишет он 24 апреля 1819 года своему другу Дугласу Киннэрду, довольно точно угадывая суть происшедшего. 27 апреля он узнает от своего издателя Джона Меррея об авторстве Полидори, с чьих слов редактору журнала (речь идет об Аларике Уоттсе) и стало известно о причастности Байрона к происхождению замысла «Вампира». В этом же письме сообщается, что не кто иной, как Генри Кольберн изъял редакторскую преамбулу (где разъяснялся истинный характер байроновского участия в создании повести) и представил «Вампира» читателям всецело как сочинение Байрона. В тот же день поэт направляет издателю парижского «Вестника Галиньяни» протестующее письмо, решительно отрицая свое авторство и даже какое-либо знакомство с содержанием пресловутой повести: «Если книга умна, было бы недостойно отнимать у подлинного автора, кто бы он ни был, его заслуги; если же нелепа, то я хотел бы отвечать только за собственную глупость, и ничью более. <…> Помимо всего прочего, я испытываю личное отвращение к „вампирам“, и весьма отдаленное знакомство с ними побуждает меня ни в коем случае не обнародовать их секретов».

Полидори по настоянию байроновского друга Джона Кэма Хобхауза в открытом письме Кольберну, опубликованном в «Курьере» 5 мая, вынужден был публично рассказать об истинных обстоятельствах создания повести, имевшей неожиданно шумный успех. Тем временем Байрон получил от Меррея экземпляр «Вампира». «Нет надобности говорить, что он не мой», — констатирует он в письме своему издателю 15 мая. С этим же письмом он направляет Меррею сохранившийся у него набросок собственной повести, начатый в памятную ночь на вилле Диодати и оставшийся незавершенным, — дабы издатель сам мог оценить, «сколь она похожа на то, что издал м-р Кольберн». Байрон позволяет Меррею напечатать ее — и 28 июня подлинная байроновская повесть, озаглавленная «Фрагмент» и датированная 17 июня 1816 года, публикуется под одной обложкой с поэмой «Мазепа» и «Одой Венеции».

Фабула байроновского «Фрагмента» (в современных изданиях нередко публикуемого под названиями «Погребение» или — как, например, в настоящей антологии — «Огаст Дарвелл») соответствует завязке «Вампира»: путешествие двух англичан в средиземноморские страны, во время которого один из них оказывается при смерти и берет со своего спутника торжественную клятву, что тот будет молчать о его кончине. Вампирическая природа Огаста Дарвелла нигде не явлена открыто (что формально подтверждает декларированное Байроном отсутствие интереса к этой теме), однако инфернально-демоническая суть его образа, обозначенная в тексте немногими выразительными штрихами, делает этого героя непосредственным предшественником лорда Рутвена. И все же различия двух произведений налицо. «Повествование Байрона энергично и стремительно; самый рассказ от первого лица увеличивает психологическое напряжение. Атмосфера таинственного и страшного сгущается во „Фрагменте“ постепенно; воображение читателя скользит по тонкой грани между реальным и потусторонним. Это тот тип ведения рассказа, который называют суггестивным, подсказывающим, намекающим. Полидори попытался сохранить его — но успел лишь отчасти: он огрубил сюжет, выпрямил и упростил психологические характеристики; рассказ его, наполненный устрашающими приключениями, выглядит более затянутым и вялым, чем, казалось бы, почти лишенные внешних событий страницы байроновского „Фрагмента“». Иначе говоря, отрывок Байрона по своей поэтике близок к традиционной «готической» прозе: в нем выведен «герой с суггестивно обозначенной, но не реализовавшейся окончательно в тексте сверхъестественной природой», а стиль и даже само заглавие напоминают о жанре «готического» фрагмента, который утвердился в английских журналах с 1770-х годов как специфическая форма короткого, сюжетно незавершенного повествования, призванного создавать атмосферу страха и тайны. Между тем «Вампир» скорее предсказывает более позднюю литературу «ужаса» (в частности, французскую «неистовую» словесность) с ее ориентацией на внешне броские, натуралистические, театрализованные эффекты и мелодраматические сюжетные ходы. Связанные друг с другом общими обстоятельствами возникновения и фабульными параллелями, произведения Байрона и Полидори тяготеют тем не менее к стадиально разным пластам «готической» литературы.

Появившись в печати, байроновский «Фрагмент» не вызвал к себе никакого интереса, хотя и был перепечатан в 1819 году издательством Галиньяни в качестве приложения к повести Полидори и разъяснением относительно авторства обоих произведений; разъяснение, однако, было внутри книги, а на титульном листе значилось: «Вампир, повесть высокочтимого лорда Байрона». В том же году вышли в свет два французских перевода повести (Анри Фабера и Амедея Пишо), также под именем Байрона и уже без каких бы то ни было пояснений. В 1819–1821 годах несколько разных переводов «Вампира» были опубликованы в Германии; именно как байроновскую знал эту повесть Гофман, предваривший свой безымянный рассказ (уже упоминавшийся нами выше) беседой «Серапионовых братьев» о «вампирическом Байроне». Во Франции перевод Фабера стал поводом для пространной рецензии писателя-романтика Шарля Нодье, расценивавшего появление подобной книги и ее успех у читателя как элементы «романтического рода» в литературе, ведущим представителем которого, разумеется, признавался Байрон. По словам рецензента, эта повесть «рекомендует себя читателям именем ее автора, известностью его путешествий, полных приключениями, его романтическим характером, его гениальностью. <…> Вампир, своей ужасной любовью, будет тревожить сны всех женщин; и вскоре, без сомнения, это чудовище, вышедшее из гроба, передаст свою неподвижную маску, свой замогильный голос, свой мертвенно-серый взор… Мельпомене бульваров — и тогда какой только успех не ждет его!» Этому предсказанию помог сбыться сам Нодье — в феврале 1820 года при его содействии публикуется двухтомный роман Сиприена Берара «Лорд Рутвен, или Вампиры» (написанный, как ясно уже из названия, по мотивам повести Полидори), а вскоре Нодье, Ашиль Жоффруа и Пьер Франсуа Кармуш переделывают его в мелодраму, с огромным успехом представленную в июне на парижской сцене. В 1823 году восторженным зрителем этой постановки стал двадцатилетний Александр Дюма, впоследствии подробно описавший свои впечатления в мемуарах. След увлечения «Вампиром» легко обнаруживается и в его «Графе Монте-Кристо» (1844–1846), заглавный герой которого изображен в ряде сцен сквозь призму романтически интерпретированного вампиризма; более того, в этих сценах романа Монте-Кристо впрямую именуется лордом Рутвеном, причем это сравнение, подхваченное другими персонажами, принадлежит лично знавшей Байрона итальянской графине Г. (едва ли не намек на знаменитую возлюбленную поэта Терезу Гвиччиоли). «Байрон клялся мне, что верит в вампиров; уверял, что сам видел их; он описывал мне их лица… Они точь-в-точь такие же: черные волосы, горящие большие глаза, мертвенная бледность…» — рассказывает графиня, «удостоверяя» личным опытом ставшую к тому времени устойчивой ассоциацию персоны Байрона с вампирической темой. Спустя еще пять лет Дюма в соавторстве с Огюстом Маке написал по мотивам «Вампира» Нодье — Жоффруа — Кармуша одноименную пьесу; эта «фантастическая драма в пяти актах и десяти картинах» была представлена на сцене театра «Амбипо комик» в декабре 1851 года. К тому времени, впрочем, вампиры уже основательно обжились и обустроились на подмостках французских и европейских театров: после триумфа инсценировки Нодье им посвящаются десятки пьес самых разных жанров — «готические» драмы, мелодрамы, фарсы, бурлески, водевили, оперные и балетные постановки, в которых активно применяются неожиданные технические изобретения, экзотические костюмы, грим, декорации и реквизит, всевозможные оптические эффекты и т. п. Их ниспровергают критики, полагая безнравственным представление на сцене подобных сюжетов и персонажей, — но восторженно принимает публика, жаждущая яркого, броского, зрелищного, провокационного и пугающего. Истории о вампирах, тем более рассказанные не с книжных страниц, а с театральных подмостков, предоставляют все это в избытке.

К тому времени, когда вампиры и вампиризм сделались модной темой европейской литературы и театрального репертуара, почти всех ее зачинателей, коротавших в 1816 году ненастные вечера на вилле Диодати, уже не было в живых. В 1817 году по дороге на Ямайку умер от желтой лихорадки Метью Грегори Льюис; в 1821 году, так и не вкусив литературной славы от изданного под чужим именем «Вампира», однако успев напечатать свой единственный роман «Эрнест Берчтольд, или Современный Эдип» (1819) (также задуманный и начатый памятным летом 1816 года), отравился Джон Полидори. В июле 1822 года в средиземноморском заливе Специя утонул Шелли, в апреле 1824 года в Греции лихорадка, ставшая причиной смерти Льюиса, пресекла и жизнь Байрона; сравнительно долго прожили лишь Мери Шелли и Клер Клермонт. Литературное состязание, участниками которого им довелось стать в молодости, постепенно уходило в прошлое вместе с вдохновившей его романтической эпохой; однако, как и порожденные им литературные произведения, оно со временем сделалось влиятельным элементом «готической» культурной мифологии, связующим вампирическую и франкенштейновскую парадигмы. Известное по дневникам, воспоминаниям и другим свидетельствам, чью надежность подчас невозможно проверить (как в случае с «Отрывком письма из Женевы», даже автор которого окончательно не установлен), и имеющее отчетливый — хотя, возможно, и не осознававшийся его участниками — металитературный смысл, это состязание в XX столетии превратилось в объект постмодернистской художественно-биографической игры. Знаменитый «готический» вечер на вилле Диодати по меньшей мере четырежды изображался на киноэкране, и если в классической «Невесте Франкенштейна» (1935) Джеймса Уэйла участники состязания представлены как вдохновенные гении романтизма, то в более поздних версиях они оказываются инициаторами безумного, фантасмагорического ночного действа, полного экстравагантных, эпатирующих и жутких подробностей. Самой известной из этих киноверсий является «Готика» (1986) британского режиссера-поставангардиста Кена Рассела, иронически смещающая акценты традиционных, «правильных» жизнеописаний и изображающая Клер Клермонт истеричной, страдающей эпилепсией нимфоманкой, Мери Шелли — запуганной собственными и чужими страхами невротичной, Перси Шелли — визионером-безумцем и нарколептом, Полидори — морфинистом, закомплексованным неудачником и отвергнутым любовником Байрона, а самого Байрона (в роли которого демонически хмурится ирландец Гэбриел Бирн) — одержимым сексом и кровью вампиром. Действие фильма, включающее в себя и чтение «Фантасмагорианы», и вызывание духов, строится как вереница гротескных, пограничных между явью и сном эпизодов, фиксирующих постепенное погружение героев в кошмар, в темные глубины собственного подсознания. «Готика» демонстрирует намеренный отказ от каких бы то ни было претензий на правдоподобие и осуществляет игровой пересмотр знаменитых биографий, преломляя их сквозь призму литературных произведений, порожденных ими художественных мифов, скандальных околобиографических слухов о Байроне и его окружении, жанровых конвенций хоррор-кино и фирменных расселовских галлюцинаторных фантазий. Как и в других своих фильмах, режиссер проявляет здесь присущее ему незаурядное изобразительное мастерство (временами приводящее к явной избыточности стиля), искусно вплетая реальные факты и образы, запечатленные культурной памятью, в визуальную ткань картины. В аналогичной манере свободного оперирования фактами (хотя и не столь эпатажно) сделаны и другие киновариации на тему виллы Диодати — «Лето призраков» чешского эмигранта Ивана Пассера и «Грести по ветру» испанца Гонсало Суареса (оба фильма сняты в 1988 году).

Не осталась в стороне от этого сюжета и позднейшая художественная литература. Едва ли есть смысл даже бегло упоминать на этих страницах его многочисленные отголоски в сочинениях различных авторов, но два сравнительно недавних примера представляются показательными для характеристики современного восприятия темы. «Тайная история лорда Байрона, вампира» (1995) английского писателя Тома Холланда, продолженная романом «Раб своей жажды» (1997), реанимирует образ демонического лорда, заданный некогда Полидори, открыто и, так сказать, программно, что ясно из самого названия книги; в изображении Холланда Байрон, волею судьбы ставший «императором вампиров», мучительно тяготится бременем своего бессмертия и тем проклятием, которое он навлек на собственный род. Сочинения Байрона и подробности его биографии, широко используемые Холландом, вплетены в извилистый двухвековой сюжет, в перипетиях которого то и дело без труда угадываются коллизии «Интервью с вампиром» Энн Райс (в «Рабе своей жажды», в свою очередь, привлекается материал «Дракулы» и даже присутствует Брэм Стокер в качестве одного из рассказчиков). Пресловутый «готический» вечер на швейцарской вилле предстает всего лишь проходным эпизодом в судьбе главного героя «Тайной истории…», уже вступившего на кровавую стезю вечной жизни, хотя все ключевые моменты этого вечера (разговор поэтов о «жизненном принципе», натолкнувший Мери на идею «Франкенштейна», чтение «страшных» рассказов, вышеупомянутое кошмарное видение Шелли) в описании Холланда сохранены.

@темы: литература

---

Вот так котик

09.01.2015 в 11:21

Пишет  Dr. Carter:

@темы: юмор

---

Фелик Юсупов. Принц и модельер.

13.10.2012 в 20:21

Пишет  Chesha:

Фелик Юсупов. Принц и модельер.
герб семьи Юсуповых
внутренее убранство дворца - фото экскурсионные, но дают представление. долго мотать вниз.

палаты
много красивых репродукций и краткая история рода Юсуповых

Дальше рассказывает Татьяна Скрябина и журнал "STORY", январь-февраль 2010.
Феликс Юсупов - убийца Распутина и основатель модного дома "Ирфе" — тут весь в белом, принц, эстэт и благодетель. В лучших традициях издания, все крайне субъективно и романтизировано.
Мне это нужно, как пример. Если вы хотите нормальную историю - она по ссылке выше.



Наследник огромного состояния, породнившийся с Романовыми, «золотой мальчик», эстет и денди, оксфордский студент, создатель русского модного дома «Ирфе», благодетель русских эмигрантов в Париже и убийца Распутина Феликс Юсупов сочетал в себе несочетаемое... Был добрым ангелом и порочным херувимом. Как все это уживалось в одном человеке?

Люди всегда испытывают интерес к тем, кто потерял слишком много: язык, родину, возможность жить привычной жизнью. Феликс Юсупов и его жена Ирина, бежав в эмиграцию, оставили в России имения в Кореизе и Архангельском, дворцы в Петербурге и Москве, художественные коллекции, которыми сегодня набит Эрмитаж, сахарные, мясные и кирпичные заводы, антрацитовые рудники. Только проценты с юсуповского капитала составляли 10 миллионов рублей в год. К началу XX века князья Юсуповы - богатейшие люди России, гораздо богаче Романовых. Богатством своим они во многом обязаны знаменитому прапрадедушке Николаю Борисовичу - классическому екатерининскому вельможе, коллекционеру, полиглоту, человеку с дикими причудами и большими заслугами. Николай Борисович руководил коронацией трех русских императоров - Павла I, Александра I, Николая I, которые потом наезжали к нему в гости в имение Архангельское. Екатерина II увенчала князя - по слухам, своего любовника - всеми мыслимыми и немыслимыми наградами, а когда их список закончился, Николай Борисович получил придуманный специально для него жемчужный эполет, который гордо носил на правом плече. Он переписывался с Дидро и Бомарше, наведывался к Вольтеру и проводил с ним время не только за учеными бдениями - он еще перенимал науку богатеть. Чем больше было у князя средств, тем меньше желания их заурядно потратить. Не хуже любой антикварной ищейки он рыскал по Европе, скупая на аукционах скульптуры, картины, книги, приобрел двух Рембрандтов, Библию 1462 года - практически ровесницу книгопечатания. Особую любовь дедушка питал к механическим куклам. За столом в подмосковном Архангельском сидел заводной Жан-Жак Руссо - так сиятельный князь иронизировал по поводу французских просветителей. Из-за этого манекена его праправнук Феликс боялся заглядывать в библиотеку - такой ужас наводила на него фигура с торчащим из позвоночника большим серебряным ключом. Другая заводная игрушка вельможи знакома всем русским детям. Во флигеле родового дворца Юсуповых в Харитоньевском переулке квартировали Пушкины, и неповоротливый двухлетний толстячок Саша застывал в юсуповом саду перед дубом с золоченой цепью. По цепи ходил и разговаривал по-нидерландски огромный механический кот. Да-да, тот самый: «Идет направо - песнь заводит, налево - сказку говорит...».

1.Татьяна Васильевна Юсупова (1769 – 1841).Мари Элизабет Луиза Виже-Лебрён.
2.Portrait of Prince Nicholas Yusupov. 1840 - отец З.Юсуповой.

На всех постах: сенатора, директора Эрмитажа, директора императорских театров, управляющего фарфоровыми и стекольными заводами России и проч. и проч. - Николай Борисович не обходился без нововведений. Став директором императорских театров, пронумеровал ряды и кресла, чтобы зрители рассаживались «согласно купленным билетам», а не кому где вздумается. Получив в управление Эрмитаж, испросил у папы римского Пия VI разрешение скопировать лоджии Рафаэля и перенес в Питер отдаленные красоты Ватикана. Это был его принцип - иметь мировые шедевры в пределах личной досягаемости. Удалившись от дел, князь воссоздавал Францию в подмосковном Архангельском, обустраивая его на манер Версаля. Дворец, регулярный парк с террасами, аллея из грабовых деревьев, круглая площадка с колоннадой, собственный театр. И только вдали на горизонте синеватая лесная дымка - Россия. В судьбе его праправнука этот сюжет, как положено отражению, зеркально перевернется: живя во Франции, Феликс будет вспоминать стройные сады Архангельского как «дорогой сердцу русский пейзаж». Мемуары скептического праправнука полны картинами дедова безумия, «охмелительной» жизни русской аристократии, не знавшей удержу ни в чем. На вопрос, есть ли у него имения в том или ином уезде, Николай Борисович посылал куда подальше - к управляющему. Прозы жизни не выносил, и со стороны его полное пренебрежение бытом выглядело либо заскоком, либо патологическим скупердяйством - одно время в Архангельском вместо дров топили опилками, пока не спалили часть художественной коллекции. В любимом имении («Архангельское не для наживы, а для забав и услад», князь запретил землепашество: зерно покупали у соседей, а мужики работали в садах, стригли кустарник, поливали тропические цветы, вдевали золотые серьги в жабры рыбкам и чесали шерсть тибетских верблюдов. Князь всюду таскал с собой любовниц, холопов, псов, обезьян, библиотеку и весь прочий кордебалет. Что там донжуанские списки Пушкина, «почетный любитель художеств» списков не вел, а просто жил, как паша в серале, и выставлял товар лицом: 300 портретов красавиц в архангельской усадьбе - полный реестр его мужских подвигов. По одному взмаху его палочки оголялся весь крепостной театр. Играла древняя кровь: род Юсуповых идет от ногайских мурз, их предки, эмиры и калифы, упомянуты в сказках «Тысячи и одной ночи». Как ни иронизировал Феликс по поводу дедовых чудачеств, он унаследовал их в полной мере. Когда в 1924 году в Париже он создаст модный дом «Ирфе», то будет не столько управлять домом, сколько заниматься отделкой интерьеров и витрин. Драпировать окна желтым шелком, развешивать старинные гравюры, выбирать панели для обшивки стен и придумывать, как усовершенствовать кабинки манекенщиц (мода, она не только для клиентов, но и для моделей). Что до денег, то к ним Феликс не испытывал никаких чувств: имея собственное дело, не имел бумажника. Купюры везде лежали просто так, в конвертах. Свита чудаков и шутов гороховых окружала Феликса и в России, и в Европе - весь в пра-пра-пра, он тоже был весельчак и ценитель оригинального.

Праздничная иллюминация дворца Юсуповых на Мойке. В.С.Садовников.1856 г.

Строго говоря, род Юсуповых прервался задолго до рождения Феликса. Его матушка Зинаида Николаевна за неимением наследников мужского пола оставалась в семье последней - ей отошли и титул, и все богатства. Титул и фамилию с императорского дозволения она передала мужу и сыну. Ослепительная красавица и «девушка с характером», Зинаида Николаевна совершила небывалую для принцессы вещь - вышла замуж по любви.

Робертсон, Кристина - Портрет Зинаиды Ивановны Юсуповой


Ф. Фламенг. Портрет княгини З. Н. Юсуповой. 1894 г.


Князь Феликс Юсупов (Сумароков-Эльстон)

Женихам голубых кровей она предпочла не слишком родовитого Феликса Эльстона-Сумарокова - сущего пруссака с пышными усами. Девиз Сумароковых «Прямою дорогою» как будто специально был придуман, чтобы досадить Юсуповым с их тягой к чрезмерностям, эксцентрике и скандалам. Или Зинаида Николаевна подсознательно искала юсуповское альтер-эго - главноначальника семьи и хорошего отца будущим детям, но без причуд? Если так, то она промахнулась. Глава семьи из Сумарокова вышел никакой. «Солдат» огромным состоянием распорядиться не умел, в искусствах ничего не смыслил, образцовый порядок на Мойке и в имениях поддерживала Зинаида Николаевна. Дети его не слушались. За гомосексуальные выходки умел влепить Феликсу строгача, хлопнуть дверью и обрушить портрет, но влияния на сына не имел. Брат Феликса Николай сыграл с судьбой в быстрые крестики-нолики и в 25 лет погиб на дуэли. Как ни старался Эльстон-Сумароков обуздать юсуповскую кровь - все без толку. Не обуздал и Москву, когда в 1915 году был назначен военным мэром, и надо же, как не повезло, через 10 дней начались немецкие погромы. Без Сумарокова москвичи уничтожали шапки-котелки (немецкую выдумку и прообраз немецкой каски), с Сумароковым принялись «бить немчуру». С должности главноначальник слетел в два счета. В обществе отца Феликс чаще всего испытывал скуку и неловкость, их редкие беседы - тусклый угол с паутиной, в который ставят провинившихся. А вот матушка... Именно такую женщину Феликс мечтал воссоздать потом на парижских подиумах: стройная, элегантная, в безукоризненных туалетах, навевающих грезы о Востоке, окутанная флером аристократического прошлого, такая же легендарная, как ее жемчуга. Одевать женщин «флэппер» - полуночных танцовщиц и беззаботных модниц голливудского кино - Феликсу в Париже было неинтересно. Он вспоминал, как в тяжелых браслетах и кокошнике, с небрежным умением носить драгоценности (среди которых Перегрина - жемчужина, когда-то принадлежавшая испанскому королю, а в 1960-е купленная Элизабет Тейлор), Зинаида Николаевна Юсупова выходила к гостям, и слуга-арап, сраженный ее видом, падал ниц. Феликс родился во дворце на Мойке, роскошью и изяществом не уступающем Зимнему. Во что играет маленький принц, эстет в пятом поколении? Любимые игрушки Феликса - «обжедары». В манерных мемуарах князь, пишущий с архаизмами, с легкими неправильностями, сверкает словечками из дворцового прошлого: «обжедары», «скандализировать». Дарить дамам украшения считалось не совсем приличным, поэтому в горках у Юсуповых во множестве стояли антикварные вещи для витрины objets dart -миниатюры, статуэтки, букеты. Феликс забавлялся с Венерой из цельного сапфира, рубиновым Буддой и бронзовым негром с корзиной, полной бриллиантов. Боги и мавры - любимые персонажи его детских фантазий. Ему нравилось закрыться в мавританской зале, мозаика на стенах которой повторяла орнаменты Альгамбры, обмотаться длинными нитями матушкиного жемчуга, водрузить на голову чалму, пальцы -в многокаратных бриллиантах, и мечтать: он - султан, слуги - рабы, он замахивается кинжалом.

Семья Юсуповых в Архангельском


Князь Феликс Феликсович Юсупов-ст.,
граф Сумароков-Эльстон и его супруга княжна Зинаида Николаевна Юсупова,

Пока обыкновенные мальчики играли в солдатиков, Феликс рылся в платяном шкафу, в котором помещалось столько роскошных одежд, вещиц и драгоценностей, что хватило бы на все сказки Шахерезады. Он извлекал оттуда то пышное эспри из страусиных перьев, то бальное платье, усыпанное бриллиантами, то чалму в оттоманском стиле (в Кореизе Юсуповы держали целый гардероб восточной одежды для увеселения гостей). Красоту женской одежды - сборочки, рюшечки, вытачки - Феликс оценил, примеряя на себя. До пяти лет княгиня одевала его девочкой, а он останавливал прохожих: «Смотрите, какой я красивый!». В берлинском зоосаде сквозь решетку пощекотал тросточкой львиный зад: «Обернись, на мне новый костюмчик!». «Настоящий мужчина должен быть или придворным, или военным», - наставляла его императрица, а Феликс сбежал от нее в Оксфорд и сделал сенсацию в английских маскарадах. Ковылять на матушкиных каблуках, мерить взрослые платья - все девочки делают это. Но мальчик в женском наряде, без конца развлекающийся костюмированными балами? Впрочем, удержаться было трудно: в его распоряжении оказался один из лучших гардеробов Европы. Первый парадный выезд в женском платье Феликс совершил в 12 лет. Вместе с двоюродным братом (родителей не было дома) они напудрились, нарумянились, надели парики и жемчужные снизки, закутались в бархат и покатили на Невский - пристанище проституток. В шикарном ресторане «Медведь» им принесли шампанское, Феликс снял жемчуга баснословной стоимости и начал закидывать их на головы соседей, как аркан. Жемчуг рассыпался по полу, его остатки вместе со счетом за ужин наутро прислали отцу.


Феликс Юсупов в русском маскарадном костюме.

Сто лет назад скандальные хроники из жизни Юсупова-младшего занимали обывателей не меньше, чем сегодня желтые истории о трудных детях известных политиков и звезд шоу-бизнеса. И даже больше: в ту стыдливую, немедийную эпоху сюжеты о трансвеститах, извращенцах и наркоманах с богатыми папочками еще не успели надоесть до чертиков. Похоже, родители не слишком верили в возможность перевоспитания Феликса. Во всяком случае, в 1900-м, в год дебюта сына на Невском, они составили довольно странное завещание: «В случае внезапного прекращения рода нашего все наше движимое и недвижимое имущество завещаем в собственность государства в видах сохранения сих коллекций в пределах Империи для удовлетворения эстетических и научных потребностей Отечества».

Фокусов с переодеваниями Феликс не оставил до самой смерти брата Николая, когда в их балаганчике полилась уже не клюквенная, а самая настоящая кровь. А до этого он еще успел выйти блоковской незнакомкой (в хитоне из голубого тюля, с накидкой из синих и голубых перьев) на сцену петербургского кабаре «Аквариум». На афишах вместо имени исполнительницы стояли таинственные звездочки. Феликс бисировал три раза. На седьмом выступлении по сходству с княгиней и фамильным драгоценностям его опознали друзья родителей. У Феликса был редкий талант попадаться на своих проказах. Когда в Венеции он впервые отправился в публичный дом, то встретил там своего наставника, преподавателя изящных искусств по кличке дон Андриано, старичка в соломенной шляпке. В парижской костюмированной опере заставил учащенно биться сердце Эдварда VII, который весь вечер лорнировал юную прелестницу. Ничего особенного: описания русских маскарадов середины XIX века полны анекдотов о том, как какой-нибудь адъютант Кавелин в розовом домино вскружил голову своему начальству. Беда в том, что на эту шутку клюнул наследник английского престола, и Зинаиде Николаевне пришлось вмешиваться и заминать скандал, после чего идея женить Феликса превратилась в настоящую головную боль. Что до гомосексуализма, то в среде петербургских эстетов оно вкупе со спиритизмом было повальным увлечением. Валентин Серов, писавший Феликса в 1903 году, знал о его похождениях, недолюбливал и за глаза называл «графчиком». На портрете нет следов мажорности -зрителей разглядывает красавец с холодным волевым лицом и нежной улыбкой. «У Феликса в одном глазу - Бог, в другом - черт», - говорила Анна Павлова. Облокотившийся на мраморного дога, Феликс держит за лапу своего любимца бульдога Клоуна. Собаки жили у него всегда, бульдоги - его первые и самые характерные модели, или, как тогда говорили, «манекены».

Слушать лекции в Оксфорд Феликс приехал в тот момент, когда совершался переход от чопорной викторианской эпохи к стилю ар-нуво, который называли «эдвардианским», в честь правившего короля Эдварда VII. К наукам Феликса не тянуло, зато в Англии он научился блестяще отбивать теннисные подачи (вторая после кузена Михаила ракетка России), подносил цветы Анне Павловой, ввел моду на черные ковры и чуть было не ввел ее на русские костюмы. Снял квартиру напротив Гайд-парка и принялся экспериментировать: оранжевые занавески, стулья в ярких разводах цвета фаянса, лампа синего стекла с оранжевым абажуром - в ее свете лица казались фарфоровыми. На пол заказал мохнатый черный ковер. Хозяйки мебельного магазина принимали Феликса за дьявола и прятались от него за ширмы. В спальне Феликс оторвался по полной, соорудив альков плейбоя: голубая занавеска, на полу ковер, тоже черный, но в цветочек, по углам лампадки. Несмотря на экстравагантность дизайна, в интерьере, как и в костюме, Феликс признавал только проверенное временем. Никому из Юсуповых не пришло бы в голову покупать импрессионистов или шить платья «а -ля Ламанова» с хлебным мякишем вместо пуговиц.

Маскарады закончились тем, что Феликс женился. Причем по собственному желанию. Они встретились, как и положено небожителям, на верховой прогулке, где-то на повороте горной тропы. Гений чистой красоты, великая княжна и племянница Николая II Ирина Романова явила себя во всей красе, глянула в глаза и прогарцевала мимо. Вот так-то. Не он один жилец вершин! Бредни об алчных, корыстолюбивых, несносных дурнушках, на которых его хотят женить, улетучились в один миг. На Ирине Александровне Романовой женить его никто не собирался. Услышав, что сын решил остепениться, Юсуповы созвали историков, предприняли генеалогические изыскания и возвели корни родового древа к Эмир эль Омру, эмиру эмиров и султану султанов, а от него к самому пророку Мухаммеду - уравняли себя с Романовыми. А накануне свадьбы все полетело в тартарары. Кто-то накрутил царскую семью - кто-то из бывших друзей и любовников Феликса. Чтобы он наконец понял, что с любовью не шутят. Помолвленный, влюбленный и счастливый Феликс сходил на перрон парижского вокзала, когда навстречу ему двинулась фигура графа Мордвинова. Великокняжеский посланник принес дурную весть. Настолько дурную, что предки Феликса непременно заточили бы его в зиндан, бросили шакалам или отрубили голову - Романовы расторгали помолвку и запрещали являться с визитом... Феликс был не из тех, кто уходит в любовь с головой. Он полагал, что тратят себя без остатка только те, кому оставить нечего. Но в этом ударе был жгучий кайф уязвленного самолюбия. Судьба вознамерилась читать ему мораль! Намекала, что ни деньги, ни связи, ни сам пророк Мухаммед не отменят дурной репутации. И он завелся.

Ирина Романова - Юсупова

С вокзала бросился в гостиницу к Романовым -плевать на этикет - прямо в номер, без доклада, переубеждать, доказывать, что его очернили. Еще до помолвки князь приходил к Ирине с откровениями, а она, выросшая среди братьев, с детства привыкла слушать мужские истории. Не бойтесь, королева, кровь уже давно ушла в землю, и там теперь растут виноградные деревья... Она и не боялась. Молчаливая Ирина сказала свое слово: или он, или никто. На свадьбе в Аничковом дворце красивейшая пара России продемонстрировала себя во всей прелести и во всем безумии. В качестве свадебного подарка Феликс попросил у Николая II дозволения сидеть в театре в императорской ложе. («Я женился на моей жене из снобизма, а она вышла за меня из-за денег» - его любимая шутка.) На пути в часовню жених застрял в лифте, и из тряской коробки его вызволяла «вся королевская рать» и сам император. Княжна Ирина стояла у алтаря в платье из белого сатина с серебряной вышивкой, в диадеме и фате казненной Марии-Антуанетты. На свадебных венках лежала, высунув язык, черная бестия - бульдог Панч. Родители подарили молодым бельэтаж дома на Мойке, и после свадьбы Феликс вновь погрузился в эксперименты с интерьерами, но на этот раз он вил семейное гнездо, а не обставлял гарсоньерку. Лучистая гостиная сияла шелком слоновой кости, по стенам - голландцы, в библиотеке книжные шкафы из карельской березы и стены изумрудной зелени, аметистовая столовая с архангельским фарфором - смесь рококо, ампира и классицизма. Это строгое и хрупкое сочетание князь любил более всего, революций в искусстве, как и в жизни, он не выносил. Когда революция все же случится, то покажется ему маскарадом в аду. Революционные дни в его мемуарах описаны как торжество дурновкусия. Матросы врываются в крымское имение – многие грубо напудрены и надушены, на волосатых грудях, как головки лука у палаточной торговки, болтаются награбленные жемчуга и бриллианты, отвратительные руки - в кольцах и браслетах. Князь поднимает воротник и садится в мотор, а на фасаде дворца на Мойке, уже превращающегося в казарму, кто-то малюет красный, безобразно растекающийся крест. В глубине души Феликс побаивался, не он ли всколыхнул эту кровавую вакханалию. Он знал о письме оккультиста Папюса к императрице: «С точки зрения каббалистической, Распутин - словно ящик Пандоры. Заключены в нем все грехи, злодеяния и мерзости русского народа. Разбейся сей ящик - содержание тотчас разлетится по всей России». Вот и разлетелось?

Семья так и не смогла понять, как мягкий, добродушный, сторонившийся политики Феликс убил Распутина? Для всех, близко знавших князя, его участие в заговоре - полная неожиданность. А для не знавших - в самый раз. Для публики, охочей до сплетен из жизни знати, «мастер Божих озарений» Распутин и предводитель золотой молодежи Юсупов непременно должны были сойтись.
По всем законам бульварного жанра они - антагонисты. Кто еще мог бы пить с Распутиным один на один, как не этот хрупкий Калиостро? Нет сомнения - в подвале на Мойке произошла «битва экстрасенсов», и Феликс убил Распутина, как Георгий дракона. Экстрасенсорные способности были у Феликса с детства. И с детства же - умение не пасовать перед необъяснимым и иррациональным. Чувствовать себя как дома в лабиринтах любой интриги, подавляющей рядовое воображение. Помнить, что выдержка - лучший стиль. Как-никак он вырос среди дворцовых тайн. И если в каждой семье свой скелет в шкафу, то у Юсуповых был целый анатомический театр. Осенним вечером маленький Феликс сует нос в нишу бабкиной спальни - и на него обрушивается скелет в саване. В спальне Зинаиды Николаевны на Мойке раздается женский голос. Прибегают горничные и до смерти пугаются, увидев, что комната пуста. Привидения приходили к Феликсу и на Мойке, и в Кореизе, и в Архангельском. А иногда приезжали на поездах. «Однажды, - вспоминает князь, - в конце лета мы с Николаем сделались очевидцами таинственного явления, так никогда и не объяснившегося. Собирались мы с братом к ночному московскому поезду, уезжая в Петербург. После ужина простились с родителями и поехали на вокзал. Дорога шла через Серебряный Бор, глухой и безлюдный на версты и версты. Ярко светила луна. Вдруг лошади стали на дыбы. Впереди показался поезд и тихо прошел сквозь деревья. В вагонах горел свет, у окон сидели пассажиры, лица их были различимы. Наши люди перекрестились: «Нечистая сила!» - шепнул один. Мы с Николаем обомлели: железной дороги поблизости не было и в помине. Но видело поезд нас четверо». К убийству Феликс готовился не один день, тренируя и проверяя себя, ходил к Распутину «лечиться» на сеансы гипноза. С неменьшей тщательностью, чем тело и психику, он готовил свой дом. Подвал дворца на Мойке выбрали не только потому, что там было удобней, ближе и тише. Феликс заманивал злого духа в свой «Петербург-2» со сказочными подземельями, с лабиринтами, винными погребами, севрскими сервизами и скрученными в трубочку полотнами в пыльных коробах, потому что знал - здесь помогут сами стены. Литература о том, как готовились пирожные с цианистым калием, могла бы составить целую библиотеку. Недавно медики почти доказали, что яд вступил в пирожных в реакцию с глюкозой, превратился в безвредный циангидрин и оттого не подействовал. Удивительно другое: зная, кто его противник, Феликс проявил недальновидность, если не сказать бедность воображения, выбирая орудия убийства: яд, пуля, гиря. Он собирался уничтожить Распутина как простого смертного, а ад так просто не умирает и не сдается. Великая княгиня Елизавета Федоровна, благословившая Феликса на убийство «старца», рассказывала потом, что в ночь на 29 декабря священники в некоторых приходах были охвачены приступами безумия, богохульствовали и вопили не своими голосами, а монашки голосили, как кликуши, и задирали юбки.

Гораздо больше, чем технические подробности убийства, Феликса занимала его атмосфера и обстановка. Он словно готовил ритуальное убийство, выстраивал декорации смерти, и здесь его фантазия разыгралась вовсю - пустовавшие полуподвалы обставлялись в готическом стиле. Стекали тяжелые портьеры из кроваво-красного атласа, резные деревянные стулья окружали стол, уставленный костяными кубками и позолоченными чашами, огонь в камине бликовал на гранитной облицовке. А из самого центра композиции, стягивая пространство на себя, выступал множеством потайных ящиков эбеновый шкаф-поставец с распятием из горного хрусталя. Последний их с Распутиным разговор -у этого хрустального распятия. К распятию Феликс обернулся, прежде чем выстрелить.
- Что высматриваешь? - спросил Распутин.
- Нравится мне распятие, - отвечал я. - Прекрасная работа.
- И впрямь, - согласился он, - хороша вещица. Дорого, чай, стоила. Сколько дал за нее? А по мне, шкапец краше...
После убийства слава Феликса разнеслась по миру. Юсуповы правили в Египте, Дамаске, Антиохии, столетиями копили художественные сокровища, в роду была известна казанская царевна Сумбека, но в криминальные хроники и уличные святцы попал он один. Обсуждались две версии дальнейших событий: Феликса расстреляют (на чем настаивала императрица), и он сядет на престол. Не случилось ни того, ни другого. Феликса выслали в Курскую губернию, куда пришла сбившая всех с толку телеграмма: «Труп найден. Феликс покоен». Но миссия была исполнена, и в мировой истории появился новый герой. И новая легенда.

Сбежав от большевиков и оказавшись в эмиграции, Феликс исповедовал принцип: богатство - это право на индивидуальный вкус и возможность помочь тем, кому хуже, чем тебе. Дважды князь возвращался в революционный Петроград, с помощью слуги перепрятал в тайник фамильные драгоценности и скрипку Страдивари. Свернув трубочкой, вывез двух Рембрандтов. В багаже эмигрантов-Юсуповых на борту броненосца «Мальборо» плыли 255 бриллиантов, 18 диадем, 42 браслета и 2 килограмма произведений искусства из золота. Часть драгоценностей пошла в уплату за документы и дом в Булонском лесу, но немало и осталось. В отличие от многих других титулованных эмигрантов Феликсу не пришлось работать в Париже таксистом или уродоваться на заводах «Рено». Юсуповы поддерживали привычный образ жизни и были приняты парижским высшим обществом. Дом моды «Ирфе» родился не как коммерческое предприятие фэшн-индустрии, а как очередная авантюра скучающего денди. Разумеется, в бизнесе Феликс ничего не смыслил: «Я не создан для коммерции»;. Конечно, наслаждение от игры было сильнее опасений: «И тогда я принял вид профессионального кутюрье и сказал: «Разумеется, мадам, ваши желания для нас - закон».

Феликс не изобретал ничего нового, скорее, реставрировал старое. Новым, пожалуй, был только аромат «Ирфе», разлитый в хрустальные флаконы и еще долго после закрытия модного дома Юсуповых пользовавшийся популярностью. Кроме того, Дом моды «Ирфе» - это больше работы для своих, а Феликсу хотелось помогать русским эмигрантам. Не то чтобы с возрастом он остепенился и поутих, нет, чудил до самого конца, а великодушие и сострадание были его природными чертами, но после смерти брата, эмиграции, гибели царской семьи все больше склонялся к тому, что лучше облегчать боль, чем причинять ее. Великосветская красавица 1920-х годов леди Абди вспоминает: «Он был очень добрым человеком, и когда у него появлялись деньги, он раздавал их всем русским, кто нуждался».

В 1924 году Дом моды «Ирфе», тогда просто скромное ателье с одной закройщицей, устроил первый импровизированный показ, задуманный в духе эскапад, которые Феликс любил в детстве. Главный упор был на неожиданность. В гостинице «Ритц» на Вандомской площади тузы парижской моды представляли свои коллекции. За полночь, когда публика уже заскучала и собиралась расходиться, появились манекенщицы «Ирфе», задрапированные в шелковые, удлиненные (наперекор общепринятой укороченной длине) платья. Предводительствовала восхитительная Ирина Романова. Заработало сарафанное радио - и в модный дом без вывески и салона потекли первые заказы. Мода на «русский стиль» в середине 20-х годов пришла в Европу как нельзя кстати, спасая русскую эмиграцию от нищеты. А может быть, эмигранты и создали эту моду. Вчерашние белоручки, княгини и графини, взяли в руки иглы и сделались белошвейками. Хиты середины 1920-х годов: сапожки в русском стиле без каблука, блузы-казак с косой застежкой, головные уборы-кокошники, большие воротники-стойки, белье с ручной вышивкой, широкие пояса, оперные манто с отделкой мехом. Социальная сторона показа платьев еще не отмерла, люди надевали меха и бриллианты не только на коктейли на закрытых виллах, но и «на скачки, рауты, вояжи», так что работы у «Ирфе» было невпроворот.

Взлет «Ирфе» пришелся на середину 20-х годов, открылись филиалы в Лондоне и Берлине, князь держал магазин фарфора и обставил в своем вкусе три парижских ресторана. Когда-то в Ялте его поразили слова старухи-инокини: «Теперь «старец» хранитель твой. Романовы не многие уцелеют. А ты их переживешь и обновлению России поможешь». Так и вышло: убийство Распутина и расстрел царской семьи сделали Юсуповым рекламу, но мешала славянская безалаберность и бесконечное доверие к персоналу. Сколько раз князь попадал впросак из-за того, что не привык следить за слугами, контролировать и проверять. В день первого показа моделей в доме на рю Дюфо любимый лакей Юсупова Булл забыл отнести на почту сотню пригласительных билетов, и никто так и не увидел ни загадочного освещения, ни восхитительных букетов, ни золоченых стульев в стиле Наполеона III. Как и полагалось в веселые двадцатые, платья «Ирфе» предназначались для легких, невесомых фигурок «а -ля гарсон». Талия упала на бедра, геометрический силуэт напоминал детский костюмчик сорокалетней давности, из-под подола, поднимающегося все выше и выше, виднелись циркульные ножки, в любой момент готовые станцевать фокстрот или взлететь над теннисным кортом. Беззаботные и легкомысленные одежки двадцатых Феликс украшал романтическими деталями, придавая облику женщин ретроспективную стильность. Героини Юсупова коротко стрижены и управляют роллс-ройсами, но им больше подошла бы галантная эпоха: парк, водоем, кавалер, качели... По многоярусным воланам, спадающим сзади хвостом, вьются кружева и тонкая вышивка венецианским бисером. Спортивный костюм, похожий на свитер с напуском, подпоясывается кушаком, к шерстяной шотландской юбке подбирается шарф цвета вороненой стали. Вечерние манто - апофеоз боярской роскоши: шелк, бархат, меха. Платье «Кувшинки», кроем напоминающее русскую рубаху, расписывается гибкими стеблями в стиле устаревшего ар-деко. Пояс кушак, придуманный художницей Маревной (до знакомства с Юсуповыми она строчила кальсоны для демобилизованной Белой армии), расшит под старинную русскую уздечку с помпонами. Все как у всех, но чувствуется, что «от принца». Слишком дорогая, слишком тонкая и чуть трагическая красота. Охотней всего раскупались лосьоны, духи и вечерние платья. Здесь «архаисты» Юсуповы шли в авангарде: свой аромат «Ирфе» выпустил первым из русских домов. Точнее, это были три аромата - для брюнеток, блондинок и рыжеволосых. А слишком суженный, вытянутый и женственный силуэт вечерних платьев «Ирфе» предвосхитил моду тридцатых годов.

Княгиня Ирина Юсупова демонстрирует вечернее платье своего дома.

   Под стать платьям были и манекенщицы, или манекены, как их тогда называли. В доме Юсуповых работали княгиня Трубецкая, княжны Саломея и Нина Оболенские, баронесса Анастасия фон Нолькен, дочь генерала Лохвицкого Нелли - русские красавицы с пышными титулами и неопределенным будущим. Благородный профиль, длинные пальцы, тонкие руки - богиня, или как я умирала... Мужественно и спокойно русская аристократия распродавала остатки былой роскоши. Юсуповы так никогда и не вошли в роль хозяев: Ирину возмущало, если кто-то из моделей делал ей реверанс.
Русские женщины перевернули модельную индустрию, подарив миру профессию манекенщицы в ее современном качестве. До того как носительницы звонких аристократических титулов вышли на подиумы, профессия манекена считалась уделом хорошенькой барышни с небольшим умом и заурядной внешностью. Девушки работали за пару шелковых чулок, парчовые туфли и крошечную зарплату. Приходилось часами стоять на столах, когда им равняли подол, дрожать перед шефом кабины, им запрещено было пить кофе, курить, кокетничать в хозяйских платьях. Рост был не важен - 160 сантиметров вполне достаточно. Бюст тоже. Хорошо, если под платьем хоть что-то угадывается. Ведь и лифчик Европа надела, подражая России, - когда-то первые бюстодержатели нарисовал для балерин «Шахерезады» Лев Бакст, и теперь они входили в обиход, заменяя вымершие корсеты. Манекенам, однако, требовался подвешенный язык: подиума в нынешнем смысле не существовало, и девушки ходили среди публики, рассказывая клиенткам о достоинствах тканей, красок и отделки. С этим у русских аристократок все было в порядке: они владели и языками, и правилами хорошего тона. Но в выборе моделей князь не удержался от эксцентрики: среди статуэток дворянской кости разгуливала отнюдь не эфемерная штучка, козырная манекенщица испанка Кармен. Вскоре к Юсуповым явилась американка. Ввалилась в салон, водрузила необъятный зад на канапе и потребовала водки. Знакомьтесь, главная клиентка Феликса - миллионерша мадам Хуби. Точь-в-точь переодетая бульдожка его детства. Невероятные египетские глаза в пол-лица. Чудовищная толщина, кривлянье, деспотизм и сумасбродство - гротеск, по которому Феликс уже начинал скучать среди беспросветной изысканности и высокой моды. - Сделайте кокошник и пятнадцать платьев. И десять для моей дуры, - прибавила она, указав на компаньонку-баронессу.


Наталья Палей, внучка Александра II, позирует в платье IRFE



   Стиль Юсупова был навеян монархической ностальгией, он сочинял свои платья для принцесс и придумывал костюмы для маленьких лордов Фаунтлероев, а одевались у него богатые американки, желавшие что-нибудь приобрести «у того самого князя». Дом «Ирфе» просуществовал семь лет и рухнул во время финансового кризиса на Уолл-стрит: у князя обвалились счета в американских банках, и схлынула состоятельная клиентура. Дела были настолько плохи, что парижане отказали в кредите когда-то богатейшему принцу Youssoupoff. А что принц? Раньше в такие минуты он брал гитару и пел «Кирпичики». Теперь вдруг заболел монстрами. Садился за стол и точно прикованный рисовал чертей, чудовищ, родичей химер, последний его персонаж мог бы смело сойти за самого сатану. Явилось истощенное существо с бескровным лицом - разорение: в кассе - шаром покати, а надо платить по счетам. Блеснуло хитрыми глазками предательство: поверенный Яковлев подсунул липовую доверенность. Прискакала монструозная мадам Хуби: покупаю ваш булонский дом, а вам жить - во флигеле с театром! Выполз из водосточной трубы урод в кожанке и распродал петербургское детство: в Берлине на аукционе большевики выставили личные вещи Юсуповых - мебель и картины из узорчатой матушкиной гостиной. Но скорбеть о потерянном - не в его натуре. Он не впал в уныние, когда судьба вышвырнула из России и лишила несметных богатств. Дом моды «Ирфе» он устроил на манер юсуповского двора в Архангельском: званые вечера и изысканные интерьеры, русские красавицы и безалаберные слуги, многочисленные приживалы и шуты гороховые. И над всем этим - ностальгия, образ исчезнувшего прошлого. Потеряв «Ирфе», Феликс вновь лишился королевства, но носа не повесил. «В том счастье, что не отнимут ни люди, ни события», -напишет он в мемуарах. Внучка Феликса Ксения Сфири вспоминает, что чем старше делался дедушка, тем сильнее чувствовалось его обаяние и гранд-синьорство. Князь жил долго, до 1967 года. И приключений в его жизни было еще предостаточно. Сообщение о его смерти появилось даже в советских газетах.


http://ldn-knigi.lib.ru/R/Foto/Rasputin/RFM_Rasputin.htm
http://blogs.privet.ru/community/retro./79515162
http://www.mirf.ru/Articles/print3408.html - статья про Григория Распутина
http://rodich2007.livejournal.com/430231.html - убийство Распутина
http://www.livejournal.ru/themes/id/13578 - про "Irfe" и русских манекенщиц
http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/72/ - статья о русской моде во Франции (Мария Романова и Феликс Юсупов)
http://marina-dederer.livejournal.com/4880.html
за материал спасибо Лиоре

Оригинал взят у в Феликс Юсупов: Prince Youssoupoff (часть 1)

@темы: аоистократы

---

Красивые ступни - сексуальный объект?

Девочки, давайте вот о чем поговорим. У меня красивые ровные ступни, 37 размер, всегда делаю педикюр, открытая обувь (летом), да и в офисе хожу в шлепках без задника (сабо). Стала замечать частые пристальные взгляды мужчин именно на мои стопы, пальцы ног. Один как-то сказал - у Вас очень сексуальные ноги - и смотрел на пятки. Что это новая тенденция или извращение какое? Мне всегда казалось, что педикюр только для эстетики, а не для сексуальных взглядов?

Источник: www.woman.ru/relations/men/thread/3943881/
© Woman.ru

---

Женская баня

Женская баня
Сергей Дёмкин
Начало этой истории можно отнести к 1975 году, когда, как известно, "секса в СССР не было". Какой-либо научно-популярной литературы "про это" было крайне мало и ее было практически не найти. Разве что в журнале "Здоровье" (если кто такой помнит), да и то, как правило, в связи с каким-нибудь венерическим нездоровьем, что само по себе интереса к половым отношениям не разжигало. Голую женщину, например, проблематично было увидеть даже на картинке. Про Интернет никто еще и не слыхивал, видео не было, а в кино безусловными "порнографическими" лидерами были фильмы "А зори здесь тихие" с крошечным эпизодом в бане и "Табор уходит в небо", где Светлана Тома неслыханно смело показывала свои весьма ерундовенькие (с сегодняшней колокольни) сиськи.

Вот в это "благословенное" время я стал студентом вуза в одном из областных центров и поселился в студенческом общежитии коридорного типа, с "удобствами" в конце коридора и душевой на первом этаже. Душевая часто не работала, поэтому мы с приятелями стали регулярно наведываться в расположенную неподалеку городскую баню. Время посещения тогда не лимитировалось, можно было сидеть там хоть целый день.

Баня пользовалась популярностью у населения, была большой и двухэтажной. Общие моечные отделения занимали практически весь 2-ой этаж (девочки налево, мальчики направо). Каждое из них было рассчитано человек на 50 единовременного посещения, но при желании в них могли разместиться, не особо мешая друг другу, еще как минимум столько же. И, тем не менее, баня чаще всего была заполнена почти "под завязку", а по выходным скапливались большие очереди.

В дальнем углу моечного зала был выгорожен небольшой тамбур-закуток с дверью, ведущей в сторону женского отделения. Впрочем, то, что этот тамбур оказался сквозным и фактически являлся "черным ходом" в женское отделение, это выяснилось потом, а первоначально предполагалось, что это какая-нибудь кладовка или что-то вроде этого. И в течение нескольких месяцев мы не обращали на эту дверь никакого внимания. Ну, дверь и дверь. Спокойно мылись-парились и возвращались в общагу. Но в один прекрасный момент ситуация неожиданно прояснилась.

Как-то раз, припозднившись, я оказался в бане незадолго до закрытия, когда новых посетителей уже не пускали, а старые постепенно расходились. Выйдя в очередной раз из парной, я увидел, что в моечном зале уже вовсю трудится старушка-уборщица. Видимо, ей неохота было дожидаться официального закрытия бани, а хотелось поскорей отделаться и уйти. Дверь в тот самый закуток при этом была раскрыта нараспашку. Ясно было, что распахнутая дверь - дело рук уборщицы. Вряд ли божий одуванчик собиралась туда убежать, если кто из распаленных мужиков вдруг позарится на ее честь. Скорей всего, она просто не придавала значения тому, что дверь отворена. А за дверью был виден небольшой полутемный коридорчик длиной несколько метров, который упирался в другую дверь. Та дверь была вся в щелях. Сквозь щели пробивался свет, оттуда доносился звук льющейся воды и слышались женские голоса. Похоже, что та дверь вела прямиком в женское отделение. Разумеется, это сильно заинтриговало.

Чтобы проверить свою догадку, в следующий раз я специально пришел в баню ближе к закрытию, расположившись неподалеку от этой двери, а на ее ручку повесил пакет с банными принадлежностями. При этом слегка потянул дверь на себя и убедился, что она не заперта.

Ситуация повторилась. Уборщица опять появилась из этой двери, вновь оставив ее открытой настежь. Дверь на другом конце коридорчика действительно оказалась ведущей в женское отделение. В этот раз она тоже была наполовину приоткрыта, а за ней была виден небольшой сектор женского моечного зала. В этом cекторе никого не было видно. Но пока я демонстративно намыливался, изображая тщательную помывку и наблюдая за коридором, мимо двери в том отделении мелькнули несколько обнаженных женских фигур. Каждый раз это занимало одну-две секунды. Рассмотреть что-либо, конечно, было невозможно. Но само подтверждение того факта, что существует глухой "черный ход" к женскому отделению, возбуждало очень сильно, и воображение разыгралось не на шутку. Естественно, закралась крамольная мысль о том, чтобы как-нибудь при удобном случае сбегать туда подсмотреть.

И такой случай через недельку-другую действительно представился. Когда в мужском отделении на какое-то время оказалось мало народа, и никто в нужную мне сторону особо не смотрел, я осторожно занырнул в этот закуток, прикрыв за собой дверь.

Вот я и в этом заветном полутемном коридорчике, а в нескольких метрах от меня светится всеми своими щелями дверь женского отделения. Некоторое время я никак не мог решиться сделать эти самые несколько шагов. Останавливало даже не чувство опасности быть пойманным в этом коридорчике. В этом случае всегда можно было закосить под дурачка: мол, сами мы не местные, в бане первый раз, а потому случайно ошиблись дверью. Тормозило другое. Ведь это же голые женщины! Ведь наверняка встанет. И как в случае какого-либо шухера бежать обратно в свое отделение со вздыбленным членом? Искушение заглянуть в щель все же перевесило - и я сделал эти несколько шагов.

Женщин в зале оказалось в это время мало. Четыре или пять, не больше. Ближе всех к двери мылась девушка лет 18-ти, с небольшой грудью и худенькой фигуркой балерины. Была еще женщина среднего возраста с хорошо развитыми формами. Остальные были уже достаточно преклонного возраста, на отвислости которых смотреть было неинтересно. Естественно, я сосредоточил внимание на первых двух. Подсматривал я за ними всего несколько минут. К моему удивлению, член мой моментальной стойки от всего увиденного не сделал. Так, припух слегка. Для постороннего глаза особо и не заметно. Видимо, сказалась определенная опасность ситуации. Решив, что для первого раза достаточно, я спокойно вернулся в свое отделение.

После этого случая походы в баню стали регулярными, а подсматривания за женщинами более продолжительными. Первое время некоторой нервозности добавляла необходимость постоянно оглядываться на дверь мужского отделения: не появится ли оттуда еще кто-то.

Был однажды случай, когда следом за мной в этот коридорчик заскочил один немолодой уже пидор и, увидев, чем я занимаюсь, предложил отсосать у меня. Я его послал чисто по-русски. Он чертыхнулся и ушел. После, вспоминая об этом, я раздумывал: а, может, стоило "уважить" его просьбу? Наверное, это было бы прикольно. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что сделал правильно. От этой публики потом проходу бы не было. Их всегда крутилось в бане достаточно. Причем видно было их, как говорится, невооруженным глазом и за версту. Обычно встанет такой посреди раздевалки или моечного зала и по-собачьи ожидающе заглядывает в глаза всем мимо проходящим. Правда, каких-либо откровенных "клеющих" приставаний мне видеть не доводилось.

Вскоре было придумано небольшое остроумное приспособление, которое очень сложно было обнаружить в полутемном коридоре кому-либо постороннему, но которое могло наглухо блокировать эту дверь изнутри. Теперь можно было спокойно заниматься чем угодно и сколько угодно, не боясь быть застигнутым врасплох в самый неподходящий момент.

Но самым сложным в подобного рода "операциях" оказалось по возможности незаметно исчезнуть из мужского отделения. Дело в том, что, как водится, по определенным дням баню посещали большие компании любителей попариться, которые ходили туда уже много-много лет, хорошо знали в ней все ходы и выходы. Разумеется, знали и куда ведет эта дверь, и зачем кто-то в нее заскакивает. Сами-то они, конечно, были выше этого. Да, к тому же, в "том" отделении у кого-то из них могли оказаться жены и дочери (такое случалось.) Поэтому приходилось пережидать, когда они уйдут в раздевалку пить водку-пиво или еще как-то рассосутся из моечного зала. А это удавалось далеко не всегда. Но когда такой шанс предоставлялся, грех было им не воспользоваться. И тогда уже начиналось то cамое "развлечение", ради которого все и затевалось. Со временем даже выработался своего рода определенный ритуал.

Первым делом производился общий осмотр женского зала, отмечались наиболее достойные для наблюдения "объекты" и места их базирования. Затем уже производилось целенаправленное наблюдение за ними. Как правило, в их число попадали молодые девушки с красивой фигурой и стоячей упругой грудью. Член, конечно, в это время "делал стойку". Но самый кайф при этом заключался в том, чтобы не начать его судорожно дергать, а дать ему "потомиться". Стойко выжидались моменты, когда девушки начинали принимать наиболее пикантные позы. Вот тогда уже рука ложилась на измаявшийся член, и начиналась упоительная дрочка. Когда начинало "подпирать", я на некоторое время приостанавливался, чтобы растянуть удовольствие и отдалить ту самую "точку невозврата", а потом снова и снова. ("Я знаю точно: мужики меня поймут. У них у каждого такое в жизни было", - поет в одной из песен Игорь Николаев).

Девушки мыли свой мохнатый треугольник на лобке (бритых лобков в то время в бане не встречал), намыливали, как бы играясь, свои прыгающие груди, становились буквой "зю", ополаскивая в тазике только что вымытые волосы, а я "имел" и "имел" их под дверью во всех принимаемых ими позах. Дверь при этом забрызгивалась спермой порой едва ли не наполовину. Опустошенный и удовлетворенный, дав члену некоторое время вернуться в расслабленно-висячее состояние, я довольный возвращался в свое отделение.

Обычно я ходил в баню один, но иногда и с приятелями, которые тоже участвовали в этих "операциях". Что характерно, в заветную дверь мы заскакивали всегда по одному. Другие в это время оставались на стреме. В те времена считалось, что "дрочить" западло, и настоящий мужчина никогда не должен до этого опускаться. Тем не менее, каждый из нас знал, зачем другой "туда" идет и чем он там будет заниматься. Однако в открытую это никогда не обсуждалось. По-видимо, просто где-то на интуитивном уровне понимали, что дело это сугубо интимное и для чужих глаз не предназначенное.

Я не был прыщавым закомплексованным уродом, как это может кому-нибудь показаться. У меня все нормально и с внешностью, и с общительностью, и с общим развитием. Для меня никогда не было проблемой, например, познакомиться с девушкой. Начавшиеся в институте романы с однокурсницами, время от времени доходившие и до непосредственно интимных отношений, мало что изменили. Подобного рода "развлечения" продолжались еще не один год. Они порой затягивались и на час, и на два, и даже на полдня.

Сегодняшней молодежи невозможно представить, чем был для тогдашнего пацана такой почти свободный, почти безопасный и почти бесплатный доступ к такому царству женской наготы. При тогдашнем полном эротическом безрыбье это было в миллион раз круче самой крутой нынешней порнухи. К тому же, на мой убежденный взгляд, никакой сегодняшний стриптиз, даже самый откровенный и талантливо исполненный, не может сравниться с той простотой и открытостью женщин в бане, когда они не подозревают, что за ними кто-то наблюдает, а, возможно, даже и виртуально "имеет" их под дверью в этот момент. Да, подсматривать за женщинами в бане, конечно, нехорошо. То, чем я при этом занимался под дверью, наверное, было нехорошо втройне. Но, черт побери, до чего ж это было хорошо!

Работники бани про то, что мужики иногда заныривают в этот "черный ход", разумеется, знали. Но смотрели на все это сквозь пальцы. И относились к этому равнодушно. Примерно как к обязательному присутствию в бане тараканов, например. Более того, мне доводилось наблюдать, как женщина-банщица запускала в этот ход какого-то знакомого мужика, а сама при этом оставалась на атасе.

Прикольно было иногда после бани, попивая чай в фойе, наблюдать, как из женского отделения выходит только что "поиметая" тобой через дверь девушка и начинает наводить красоту перед зеркалом. Мол, в одежде ты тоже ничего, но я "знаю все твои родинки".

И однажды произошел исторический для меня случай. Я, как обычно, пробрался к двери женского отделения и уже собирался заняться своим любимым делом, когда в женском отделении появились две юные девушки и расположились неподалеку от скрывавшей меня двери. При взгляде на одну из них я просто остолбенел. И все у меня остолбенело тоже. До того она была хороша! Настолько сексуально-привлекательной девушки я еще не видел, хотя и пересмотрел к тому времени уже весьма и весьма немало. У нее была просто обалденная (в моем представлении) фигура с идеально красивой большой и стоячей грудью, тонкой талией, соблазнительным кудрявым лобком и выпирающей круглой попкой. Картину дополняло красивое лицо, на котором больше всего выделялись умненькие глаза с прыгающими в них задорными чертенятами. Девушки мылись, дурачились, брызгались друг в друга водой, а я все смотрел и наяривал, наяривал и наяривал. Столько спермы у меня до этого не вырабатывалось, наверное, никогда...

И только потом до меня, уже совершенно опустошенного и начавшего успокаиваться, стала доходить мысль о том, что я никогда себе не прощу, если сегодня же не постараюсь познакомиться с этой девушкой, потеряв ее, по-видимому, навсегда. И знакомство все-таки состоялось, хотя никогда больше я до такой степени не волновался при знакомствах с девушками. Правда, произошло это не в помещении бани (это, на мой взгляд, не совсем удобное место для знакомств), а уже на улице, на остановке. И как бы совершенно случайно. Мы стали встречаться, а примерно через три месяца после знакомства произошла наша первая близость. Она оказалась девственницей, но природный темперамент довольно быстро (недели через две) разбудил в ней способность получать многократные оргазмы, и секс с ней превратился в фантастическую сказку. А через пару лет мы поженились. У нас двое взрослых сыновей, есть уже и внуки. А моя любимая жена до сих пор не подозревает о том, что я впервые виртуально "поимел" ее в той самой бане, еще до нашего официального знакомства.

До сих пор непонятно, что именно занесло их в тот раз в баню. Ведь ни моя жена, ни ее подруга никогда не были любительницами попариться. Спрашивать ее об этом напрямик я не мог. Тогда бы пришлось открыть ей тайну нашего знакомства. Ведь я как бы знать не знаю, что она в тот день была в бане. Видимо, это и был тот самый Его Величество Случай, которым я сумел вовремя воспользоваться...


© Copyright: Сергей Дёмкин, 2018

@темы: баня,литервтура

---

Волочкову высмеяли за жестокое отношение к животным

Волочкову высмеяли за жестокое отношение к животным

Иван Ургант представил смешной дисс от лица собак, которые ополчились на знаменитую балерину.

2 декабря 2018, 12:52 Ольга Мялова

Как живет отец Анастасии Волочковой

Анастасия Волочкова выселила гражданскую жену отца из петербургской квартиры

Не так давно Анастасия Волочкова оказалась в центре очередного скандала. Звезда балета пришла навестить своего парализованного папу вместе с журналистами «НТВ» и прямо перед камерой стала грубо выяснять отношения с сожительницей отца и ее дочерью. С криками «Убирайте этих своих собак, к которым вы лучше относитесь, чем к моему отцу!» Настя ударила ногой бульдога своей мачехи.

Поступок балерины возмутил общественность. Так, актриса Настасья Самбурская назвала Волочкову «сбитой летчицей» и предложила ей постучать себе по голове.

Об инциденте уже почти успели забыть, но тут телеведущий Иван Ургант и его команда – редакция «Вечернего Урганта» - записали дисс от лица собак, которые порицают балерину. Клип на этот трек уже набрал огромное количество «лайков» на Youtube.

В ходе дисса псы, читающие рэп (голосами Урганта, Славы КПСС, Вити АК и других артистов), угрожают балерине обмочить ее ковер, пустить слюну на лицо, пока она спит, непристойно поступить с ее подушкой. И вообще, «Мухтар», как обещается, найдет в квартире балерины запрещенные вещества, а «Лесси» не будет спасать ее из пожара.

Текст дисса обыгрывает ряд смешных шуток. Например, в финальном выкрике «Она убила Филю!» угадывается известная фраза из мультсериала «Южный Парк» - «Они убили Кенни».

Видео на данную композицию в Сети уже назвали «шедевром». Сама балерина пока никак не отреагировала на этот вызов. Впрочем, она и о своем поступке никак не сожалеет. «Ну, пнула я эту собаку, и что?» - спокойно прокомментировала Волочкова свою агрессию в адрес бульдога.



Источник фотографии: (КП/Иван Макеев)www.eg.ru/showbusiness/676448-

@темы: анастасия волочкова

---

Долина рассказала, как Пугачева «выпросила» ей квартиру в Москве

Певица Лариса Долина впервые рассказала о судьбоносном поступке, который некогда совершила для нее коллега Алла Пугачева. Певица заговорила об этом после выступления на премии «Песня года-2018». Артистка отметила, что с нетерпением ждет возвращения на эстраду Аллы Борисовны, но не только потому, что ценит ее талант, но и по личный мотивам.

Как выяснилось, в начале 80-х годов Долина, приехавшая в Москву из Одессы, жила в гостиницах и съемных квартирах. Дошло до того, что иногороднюю артистку грозили выселить из столицы. Но Пугачева, узнав о ситуации коллеги, помогла ей обрести крышу над головой.

Долина рассказала, что Алла Борисовна, которая на тот момент уже являлась всесоюзной знаменитостью, лично отправилась в Моссовет, причем пошла одна, без охраны, чтобы попросить дать Ларисе Александровне квартиру. В итоге чиновники пошли Пугачевой навстречу и у артистки появилась недвижимость в Москве. Долина до сих пор помнит о том, что сделала для нее Примадонна и называет ее поступок «героическим», передает kp.ru.www.eg.ru/showbusiness/676586-dolina-rasskazala...

---

Почему алжирских женщин отправляют ... на откорм

Предвижу массовое удивление и даже негодование: как? где? для чего?

Все дело в том, что исторически зажиточные алжирцы очень любят женщин в теле. Причем, чем они полнее, тем папаше лучше. Поэтому очень часто родители, чтобы удачно выдать дочь замуж, отдавали её на откорм. Для этого даже существовали специальные заведения - дома для откорма. Дичь? Дичь!

Набирать вес молодой девушке нужно было очень быстро, поэтому откорм происходил с использованием комбинации двух способов: неподвижность и принудительное питание. И если с неподвижностью все понятно, то с питание ... снова дичь.

Принудительное питание в этих домах называется «gavage», да-да, точь-в-точь, как и процесс откорма гусей, чья печень затем пойдет на фуа-гра. Молодой девушке предстояло каждый день пить много верблюжьего молока, которое является очень жирным. В итоге она за считанные месяцы могла набрать вес больше 100 килограммов и иметь большие шансы заинтересовать зажиточного алжирца.

Кстати, с подобным способом "приобрести красоту" существовала и немалая проблема: нередко после замужества и особенно рождения ребенка женщина не могла поддерживать прежние огромные объемы тела и естественным образом худела. Не обратно до состояния стройности, а всего на десяток-другой килограммов. Но и этого было достаточно, чтобы она переставала привлекать своего мужа и тот с ней разводился...

Другие материалы их моего путешествия в Алжир

Чего никогда не нужно делать в арабских странах...

Чем кормит в полете Air Algeria

@темы: мир женщины

---

Училка опозорилась

угодно. О щедрых, великодушных людях.


В женской бане





21 марта 2010, 08:59 // hope
Эту историю мне рассказала моя старая знакомая. Она учительница, преподает в школе русский язык и литературу. Ей 62 года, но она до сих пор работает и являет собой идеальный образ учителя. Никто никогда не видел ее даже выносящей мусор в халате и тапках. Так как у них в доме нет ванны, она часто ходит с подругами в общественную баню, а контингент там всегда один и тот же: все знакомые, иногда бывают с детьми. Так вот, приходит она, как обычно, в субботу в баню, раздевается, занимает свое обычное место. И вдруг видит рядом с собой мальчишку, ученика из первого класса. Она хоть в начальных классах и не работает, но мальчишку этого знает, как и его мать. Он здоровается, как ни в чем не бывало. Учительница, схвативши тазик и прикрывшись им, негодующе кричит, чтобы мальчик шел в мужской зал. Однако его мать говорит, что он еще маленький и всегда моется вместе с ней. Не может же она его одного к мужикам отпустить, а отца у них нет. И с ним тоже пойти нельзя, к голым-то мужикам. И дома условий для мытья нет. Что тут поделаешь? Пришлось договариваться, чтобы в разные дни в баню ходить. Только она теперь переживает, что мальчишка расскажет в школе, что голую учительницу в бане видел.



← предыдущая следующая →www.dekamer.ru/day/VI/history/v_zhenskoy_bane

О

@темы: баня

---

Рассказ парильщика. Что делать с женщиной в бане.

Рассказ парильщика. Что делать с женщиной в бане.
Ну вот. Заходим, раздеваемся и сразу в парилку греться. Пока на коленочках суставы не потеплеют, их надо легонько поглаживать выше не, низя, рано. Потом я тебя положу на полочку, но не верхнюю, и ты лежиш, ь млеешь, а я потихоньку сверху вниз веничком разогретым сажаю на тебя пар. Я продолжу... а ты читай у тебя слюнки текут....

Вот потом переворачиваю на животик и то же, но убираю влагу с тебя веником поперек тела. Это пока сухой пар.. Как только почувствую, что ты успокоилась от первого страха, я понемножку поддаю отвар из ромашки, чистотела, валерьяны и мяты. И опять веничком этот запах на тебя и для ингаляции и для здоровья твоего. И все время снимаю с тебя влагу
веником, постепенно начинаю похлестывать веничком. Не забывай, ты на животе пока. И вот когда спинка почти готова, я тепленькой водичкой смываю с тебя старую твою поверхность. И вот главное, я тебя переворачиваю, но не сразу, а пока не расцелую ниже пояса свою работу и труд и только тогда, когда ты почти онемела от моего нахальства, я тебя аккуратно ложу на спину.

На груди и животе надо тепленькой водичкой сначала смыть остатки от того, что со спины попало. Потом опять поддать настоечки и на тебя, ты глазки закрыла, но не от смущения или удовольствия, а просто соли начнут щипать глаза, которые ты не выплакала. А я тебе платочек и, вот, пока ты вытираешь, я начинаю и со спиной свой процесс.

Когда я начинаю парить сверху от головы и убираю веничком влагу и процесс парения аналогичный спине, но есть но. Добираемся до ножек, раздвигаем их пошире и не смотрим, ну стараемся не смотреть, парим ножки тщательно, им бегать надо. Наступает главное, Вот тут не надо ха-ха. А париться надо и вот веничком по центру легонько так, влагу убирать не надо, сама стечет. Но заждым взмахом нагинать.

Нагинаться пониже и дышать-порильщику-носом не потому, что жарко, а что-бы уловить, когда запах морской сменится на запах свежей травы, ромашки и мяты и вот тут, конечно, парильщик не выдерживает и в жаркой парилке начинается непонятный процесс, от которого не смотрянато, что влага убрана- она появляется вновь и вновь

читай и не спеши, время проведенное в бане, Бог в жизнь не засчитывает. Я продолжу или тебе надоело мыться?

Вот процессы парения эти повторяются до трех четырех раз между отдыхами на 5-10минут в предбаннике. Венец всему -обмыться, высушить тело и только после этого массаж.

Заверну в простынку и вперед до столу, фиг тебе- не постель, рано


Эротическиймассаж делается на ночь и не моги его в бане, будя, напарил. Теперь за столом. Жрать не надо, хотя очень охота. Что-то легкое на закуску, ну фрукты и немного сока и вино- обязательно, а парильщику водки из холодильника 100грамм, не боле. И вот только тогда в постель и не ногами, а на руках

Вот теперь от всей души люби, сколько можешь, и не обращайвнимания, если кусаться начнет, терпи- такая доля мужика. Вот, а часов значит до двух- трех это. А потом спать и сны глядеть.

А раненько она, как перышко вскочит и ну по хате летать, готовить завтрак. А парильщик- гад лежити так потягивается, чтоб, значит, ее опять поймать, она уворачивается, но как- то странно, все ближе,... пока не словит он ее... и опять..., но разок. ВСЕ.
В бане не от всей души- это разминка, потихоньку и не спеша
Кусает, значит до центра дошел,.
Так, девушка, за эротический массаж- отдельный разговор, дай отдохнуть, потом продолжу
Отдыхаю. Я ведь не просто пишу а физически переживаю весь процесс сам мокрый стал


Так вот. Когда тело высохло, в предбанничке нужно тебя усадить на лавку спиной до стены и развинуть ножки, как можно шире. Потом тщательно вымыть с мылом руки, вытереть, промыть обязательно слабым раствором марганца, а еще лучше протереть водкой. Затем взять лавандовое масло, протереть руки и осторожно, не спеша, левой рукой....
Большим и указательным пальцем раздвинуть губки и правой -этими-же пальцами смазать лавандой внутреннюю их поверхность на глубину 1-2 см, не глубже, а то затянет, трудно, но удержаться можно. Учесть, что на поверхности тела на расстоянии от губ во все стороны 5 см находятся внутри органы, отвечающие за твое здоровье

Этими же двумя пальцами обеих рук надо нежно разминать и разглаживать в стороны от губ считая их за центр. Через минут 5 обе руки намазать маслом и уже четырьмя пальцами обеих рук круговыми движениями мягко делать тоже около 5 мин Все, ЛЯЛЯ в боевом, как минимум, на неделю. Вот почему русичи так любят баню, если у них есть любимая. А если нет- не фиг в бане делать.

Было изменено: 23:09 02/11/2008.
www.maybe.ru/blogs/read.php?r=17239

@темы: баня

---

Босиком

16.05.2016 в 02:00

Пишет  Весёлые картинки:

Босиком

Картинка 1


Картинка 2


Картинка 3


Картинка 4


Картинка 5


Картинка 6


Картинка 7


Картинка 8


Картинка 9


Картинка 10


Картинка 11


Картинка 12


Картинка 13


Картинка 14


Картинка 15


Картинка 16


Картинка 17


Картинка 18


Картинка 19


Картинка 20


Картинка 21


Картинка 22


Картинка 23


Картинка 24


Картинка 25


Картинка 26


Картинка 27


Картинка 28


Картинка 29


Картинка 30


Картинка 31


Картинка 32

@темы: женские ножки

---

РАССКАЗЫ О МИХЕЕ "Как дядька Михей в женскую баню ходил"

РАССКАЗЫ О МИХЕЕ
"Как дядька Михей в женскую баню ходил"

-Здорова, Юрка, присаживайся, гостем будешь! - приветствовал Михей зашедшего к нему на минутку племяша.
-Да некогда мне, дядя Михей, в баню с друзьями собрался.
-В баню?! - оживился Михей - и, небось, пива с собой прихватил?!
-Да есть немного... - замялся Юрка, не без основания полагая, что Дядя Михей начнёт его уламывать остаться.
-Пиво, это хорошо! - осклабился железными зубами Михей - без пива
бани не бывает. Энто тогда и не баня вовсе, а так мочиловка какая-то.
Ну, а ко мне зачем забежал?..
-Так это...
-Да ты не тяни, выкладывай - чего надо?
-Занять хочу на неделю, сколько не жалко.
-Смотри-ка, сколько не жалко!.. - Михей, усмехнувшись, почесал выбивающуюся из под майки-тельняшки лохматую седую волосню.
Мне паря может быть воще ничего не жалко, для хорошего дела!.. - Небось с девками решил гульнуть, а только на пиво и хватило!..
-Угадал, дядя Михей - с ними! - согласился Юрка.
-В это время из кухни вышла тётя Клава, жена Михея. Вытирая о фартук только что вымытые под умывальником руки, поздоровалась:
-Здравствуй, Юра. Каким ветром занесло?
-Здравствуйте, тётя Клава - хочу у вас немножко занять.
-Слышала, слышала... что ж дело молодое! - и ни слова больше не говоря, прошла в соседнюю комнату.
Михей приняв сие за молчаливое согласие, вопросительно покосился на пакет с пивом, стоящий рядом с Юрой на табурете.
-Ну, на одну-то косматую дать могу, а на гарем, это ты в арабских эмиратах, у какого-нибудь эмира или шаха займи.
-Да мне сильно много и не надо, хотя бы рублей триста...
-Триста и на одну косматую не хватит - вот тебе пятихатка!.. - и дядька Михей протянул было пятисотовую купюру племяшу, но тут же отдёрнул руку назад.
-Бабки-то, Юрок, я тебе дам, не жалко, но с одним уговором -
пиво мне оставь! А ты, там в бане, что-либо покрепче возьмёшь - девки -то в основном винцо любют.
-Ладно, дядя Михей - нехотя согласился Юрка и протянул Михею одноразовый пакет плотно забитый пластиковыми двухлитровыми бутылками пива, марки "Купеческое".
-Вот это обмен! - обрадовался Михей, ловко сграбастал пакет и отдал пятисотку Юрке - держи, дон Жуан, и помни дядькину доброту!
-Спасибо, дядя Михей, не забуду!
Юрка сунул деньки в кармашек джинсовой рубахи и направился к выходу.
-Постой! - окликнул его Михей - так куда ты говоришь идёшь.
Юрка с недоумением обернулся.
-Так в баню, я же вам говорил...
-А в какую баню? - не унимался Михей.
-Да вы её знаете - в соседнем квартале, которая.
-А?! - многозначительно протянул Михей - ну, иди-иди! - там как раз женский день помывки - баб много моется!..
-Как `женский день?! - остановился, как вкопанный Юрка - там же номера отдельные есть.
-Да есть, только для семейных пар! - опять осклабил железные зубы Михей. - Я-то подумал - вы компашкой в садовый кооператив собрались - в баньку по чёрному, а может и по белому. Далековато отсюда добираться, понимаю, но природа и то-сё... романтика из штанов так и прёт!.. а вы вон куда - в городскую централку! - точно вас там так и ждали! Да туда, Юрок за месяц записываться надо и то не попадёшь!..
-Ё-маё!.. - это что, правда?- спросил Юра вышедшую из соседней комнаты тётю Клаву.
-Откуда ж я знаю, Юрик? - пожала полными плечами тётя Клава - я давно по таким баням не хожу, всё больше в ванне моюсь. А приспичит попариться, так мы с моим Миклухой Ивановичем в сад свой ездим, в
собственную баньку возле домика.
-А я что говорю!.. - вот куда вам надо!..
-Так это ж за город ехать нужно... - почесал затылок Юрка.
-Почеши, почеши затылочек, племянничек, а я пока выйду, к магазину схожу, молока деревенского из цистерны куплю. Деревенское молоко всё лучше, чем магазинное из порошка сделанное. Нам молочко совхоз "Берёзовский" доставляет. Проговорила тётя Клава на прощание и пошла за молоком. В то же мгновение, в кармане Юрки заиграла мелодия "Прощание славянки". Юрка проводил тётю Клаву глазами, и потянулся в карман за мобильником - приложил сотовый телефон к уху:
-Да, привет! - что случилось? - значит, уикенд отменяется. Знаю, что все места забронированы, тут меня уже проинформировали... жаль! Обидно, досадно, да ладно! - есть другой вариант - поедем на выходные за город, в садовый кооператив в бревенчатую баньку, берёзовыми вениками парится, согласны? - ну тогда окей, до встречи, пока!
-Ну вот, дядя Михей! - обернулся Юрка - спасибо что надоумил, и про баньку в вашем саду рассказал - туда мы и двинем в выходные с подружками!
-И сколько вас?
-Нас? - да немного: я, Кум, Лысый и три наши подружки - если не возражаешь, конечно. Порядок и стерильность гарантирую. Всё приберём - заверил дядю Михея Юрка и протянул ему только что занятую пятисотку. - Спасибо за деньги.
-Что так? - насторожился Михей, отстраняя от себя денежку, никак пиво назад забрать решил?!
-Да нет, что вы! - рассмеялся Юрка - пейте на здоровье!.. Я это к тому, что у вас в домике закуски хватает. В погребе и картошка, и соленья разные...
-Ага, смышлёный парень и экономный - нахмурился Михей -
всё-то рассчитал - можно на закусь не тратиться. А на выпивку значит, у вас пердюков, найдётся.
-Извините, дядя Михей, если этим обидел - перестав улыбаться, проговорил смущённо Юра,
-Я не барышня кисейная, чтобы на такую ерунду обижаться. Ключ от домика в прихожей на гвоздике висит - увидишь. В домике же, ключ от баньки найдёшь, а крышка в погреб без замка, край доски только аккуратно поддевай, чтоб пол не повредить.
-Деньги эти, возьми себе. Дядька Михей то, что по доброте моряцкой души дал, назад не берёт - потом, когда своих много будет, отдашь - отстранил бумажную купюру Михей - вы мне, главное домик и баньку не спалите, гуляки! - и, вздохнув, покосился на пиво. - Так может того, раз с баней не получилось, по кружке пива, а, Юрок?.. А-то бывшему рассейскому моряку, пить одному западло.
-По кружке, так по кружке - не понесу же это домой. - вынужденно согласился Юрка, поскольку готов был уже смотаться подальше от конфуза.
-Вот это правильно!.. вот это по-нашенски! - обрадовался Михей - разливая по двум большим керамическим кружкам золотистое пиво - не терять же понапрасну время.

Выпили по кружке, закусили за неимением воблы, нарезанной в кружочки кровяной колбаской и разговорились. Вернее разговорился, и так любивший выпить и поговорить за компанию дядька Михей:
-Вот ты, Юрка, испугался в женский день в баню идти. Правильно побоялся, не дай бог туда неопытному парню, как ты попасть - зашибить могут! Хотя, с другой стороны, оно, конечно, интересно поглядеть на множество разных голых баб: тут тебе и старухи с отвисшими высохшими грудями, и молодухи в соку, и соплячки малые.
Но кто ж тебя и таких как ты туда запустит?! Правильно - нельзя! Запретно!..
Бывали случаи, когда случайно мужик попадал в женское отделение, так там такой визг поднимался и так бывало тому мужику по голове да по бокам доставалось кулаками, вениками, а то и жестяными помывочными тазами, что и в кошмарном сне не всегда увидишь.
А вот я раз в женскую баню попал и ничего-то голозадые мне не сделали.
-Как это? - поинтересовался Юрка, потягивая золотистую жидкость из коричневой керамической кружки.
-А вот слушай:
Работал я в середине пятидесятых в строительной бригаде по ремонту домов. В одном лесном посёлке. Дома в том посёлке, где я жил, были в основном из бруса, деревянные, реже шлакоблочные. Бригада наша занималась заменой подгнивших полов, вставкой стёкол, ремонтом кровли, да и по сантехнике приходилось многое менять, ремонтировать...
В общем работы хватало.
Была тогда в нашем посёлке баня - единственное кирпичное здание.
Она и теперь стоит на окраине, уже не простого посёлка, а города, ставшим районным центром.
Два единственных окошечка у той бани, где парилка расположена, низко над землёй находились, и хоть не большенькие те окошки, но были замазаны из нутри масляной краской, чтобы разное озабоченное дурачьё не подглядывало. А дурачья, как и теперь, тогда хватало. Сколько раз пацаны, и оболтусы побольше, чтобы за голыми девками да бабами подглядывать и пугать их - стекло в этих двух окошечках разбивали!
Много от женщин было, по этому случаю жалоб.
В конце концов, поселковое начальство не выдержало - и приказало начальству поменьше те окошечки, что низко к земле расположены, заделать. А вместо них, пробить другие повыше, у самого потолка.
Чтобы только встав на ходули заглянуть можно было, и камнем попасть нельзя, из-за присутствия в окнах дополнительных прочных решёток. Одним словом - не баня, а тюрьма! Зато женскому полу мыться спокойно.
И хотя в тот день в бане мылись одни женщины, начальством было решено - раз уж женская, лучшая половина общественности, так яро настроена на скорейшее наведение банного порядка - работу по переоборудованию бани не откладывать. Всю бригаду, на это, прямо скажу опасное дело, посылать побоялись. Слишком большие потери в личном составе ни кто бы вверху не одобрил. Решили послать одного рабочего. Но кто же добровольно пойдёт? Смельчаков идти в самое пекло не оказалось. Тогда жребий разыграли на спичках. И жребий выпал на меня. Не сказать, чтобы я сильно испугался, но однако, как стальная пружина, весь так и сжался внутри.
Ты Юрка, слушай да подливай! - отвлёкся на секунду от своего рассказа Михей и продолжил. Мужики ради такого дела, для храбрости, мне стакан водки налили, точно фронтовые 150 грамм выдали.
Выпил я водку залпом, поплевал через плечё, взял с собой небольшую кувалдочку и ведро с раствором, а кирпичи мне мужики должны были с улицы в разбитые окошечки подать.
Взял я значит свой инвентарь, мужики двери в женское отделение, передо мной потихоньку открыли и в сторону. Входи, мол!.. И я вошёл!..
Странно, Юрка! - но ни крика ни женского визга я не услышал. Да и женщин самих почти не видел - шёл как в тумане. Но бодро шёл, деловито, как и положено рабочему человеку в заляпанной раствором спецовке, и занятому очень важным производственным делом. Бабы видимо меня, из-за такого моего поведения, за мужика и не приняли. Наверно так же в больнице женщины пациентки раздеваются до нага перед врачом мужчиной, не замечая в нём представителя противоположного пола, а видя только врача. Прошёл я через весь помывочный зал, слышу только гул небольшой, да как тазы немного гремят и больше ничего. Прошёл в парилку. Там пар конечно стоит.
Женщины, что парились здесь на деревянных полках, и те, что спустились вниз к дверям - чтобы отдышаться, почтительно уступили мне дорогу и, прихватив веники, вышли. Хотя я им ничего не говорил.
Ребята мне подали кирпичи, я заделал ими окошки что внизу, замазал аккуратно чин чинарём, потом с кувалдочкой на полки парилки полез, благо стена близко. Тут уж, наверху, мне стало действительно жарко!.. Горячий пар-то не убавился, а точно стал ещё горячей и гуще!..
Насилу пробил я два окошка вверху - хоть воздух запустил и взмолился - крича наружу: - Не могу больше, сварюсь!..
Начальство сжалилось, и решило оставшуюся работу провести, позже, когда будет мужской день. А меня поблагодарили, и отпустили домой. Вытолкал я кувалду и пустое ведро через пробитую брешь на улицу. И хотя, теперь надо было пройти, пускай и обратный, но прежний путь. Назад я, можно сказать не шёл, а летел!.. Вот так вот, Юрка я в женский день в бане среди голых баб побывал!
В прихожей послышался стук открываемой двери, в комнату с бидоном полным молока, вошла Клавдия.


23.02.09г.
















www.litsovet.ru/index.php/material.read?materia...

















C

@темы: литература

---

Почему стало модно ходить без бюстгальтера

Еще несколько лет назад отказ от нижнего белья считался дурным тоном. Чтобы надеть топы на тонких бретелях, с открытыми плечами или спиной, модницы экспериментировали с силиконовыми лямками, которые сильно врезались в кожу. Исключением становились вечерние платья, которые изначально не подразумевали под собой бюстгальтеров. Сегодня жизнь девушек стала легче — дизайнеры, мировые знаменитости и it-girls агитируют нас избавиться от «оков», то есть от нижнего белья. Чтобы развеять все мифы о том, что это все еще моветон, предлагаем вам взглянуть на фотографии звезд, которые уже освоили новый тренд.
С тех пор как Кендалл Дженнер сделала пирсинг сосков, она часто появляется на публике в полупрозрачных водолазках, футболках и топах без бюстгальтера. Как-то звезда призналась, что гордится своей грудью, и считает, что без бра она выглядит более сексуально.

Сестра Кендалл, Кайли Дженнер, также не жалует нижнее белье. Но девушка часто использует специальные наклейки для сосков, чтобы их не было видно через одежду.

Несколько лет назад модницы носили майки на тонких бретелях с бюстгальтерами с силиконовыми лямками. Сегодня можно выдохнуть и просто отказаться от нижнего белья. Однако при выборе камисоли (топа на тонких лямках) обращайте внимание на вещи из плотных непрозрачных тканей, чтобы не выглядеть вызывающе.
Сдержанные платья-халаты выглядят волнующе, если под них не надевать бюстгальтер. Пример можете взять с 46-летней актрисы Габриэль Юнион, которой удалось превратить деловой образ в сексуальный, всего лишь отказавшись от нижнего белья.

Помните, что отказ от белья должен быть оправданным. Женщины, которые надевают мужские футболки без бюстгальтера, выглядят интригующе. Однако, если ваша грудь слишком большая и не держит форму, мы рекомендуем не проводить подобных экспериментов.
Чтобы усилить эффект отсутствия одежды, 32-летняя Леди Гага решила не надевать белье под топ нюдового оттенка — и правильно сделала.

Сестры Кардашьян часто выходят в свет без бра. До родов 34-летняя Хлое нередко носила облегающие платья на тонких бретелях на голое тело. Подобные образы выглядят естественно и стильно.

С тех пор, как в моду вошли платья-комбинации из шелка, fashionistas всего мира начали отказываться от бра. Согласитесь, бюстгальтер с одеждой в бельевом стиле — это уже перебор. Однако, если вы не готовы к тому, чтобы окружающие увидели вашу грудь, обратите внимание на комбинации с кружевом или объемным декором на лифе.
49-летняя Дженнифер Энистон c 2013 года редко надевает бюстгальтер в повседневной жизни, и стала отказываться от него и на светских мероприятиях. Многие интернет-пользователи ее осуждают, а нам кажется, что с такой грудью звезда может себе это позволить.

Помните, что в любом наряде вы в первую очередь должны выглядеть достойно. Поэтому, если вы не самая рисковая модница, отдайте предпочтение лаконичному черному комплекту из кроп-топа без декольте и юбки-миди
.49-летняя Дженнифер Энистон c 2013 года редко надевает бюстгальтер в повседневной жизни, и стала отказываться от него и на светских мероприятиях. Многие интернет-пользователи ее осуждают, а нам кажется, что с такой грудью звезда может себе это позволить.

Помните, что в любом наряде вы в первую очередь должны выглядеть достойно. Поэтому, если вы не самая
рисковая модница, отдайте предпочтение лаконичному черному комплекту из кроп-топа без декольте и юбки-миди
.Если вам нравится ходить без бюстгальтера, но вы не хотите, чтобы люди вокруг смотрели на вашу грудь, используйте в своем образе украшения. Аксессуары отвлекут внимание от ваших форм.

@темы: без комплексов

---

Страсть в каждой букве»: постельные сцены из известных и неизвестных книг

Страсть в каждой букве»: постельные сцены из известных и неизвестных книг

Воскресенье, 18 Ноября 2018 г. 18:56 редактировать + в цитатник
«Страсть в каждой букве»: постельные сцены из известных и неизвестных книг

Любовь и книги! Книги и любовь! Два вещи, которые приводят в восторг каждого. Но что, если они сливаются воедино, образуя волнующие образы с помощью букв и многоточий?

«Город стекла», Кассандра Клэр.

«Он наклонился, прижавшись губами к ее щеке легким прикосновением – и это легкое прикосновение послало дрожь сквозь ее нервы, дрожь, заставившую трепетать все ее тело. «Если ты хочешь меня остановить, скажи сейчас», – прошептал он. Когда она снова промолчала, он коснулся своими губами впадинки у ее виска. Или сейчас. Он провел линию по ее подбородку. Или сейчас. Его губы находились в опасной близости от ее губ. «Или…». Но она притянула его к себе, и окончание его слов затерялись у ее губ. Он целовал ее нежно, осторожно, но не мягкости она хотела, не сейчас, не после всего, и она, сжав его рубашку в кулаках, сильнее потянула его к себе. Он тихо застонал, низким гортанным звуком, а затем обхватил ее руками, прижав к себе, и сплетенными телами они перекатились на траву, не прерывая поцелуя».

«Здравствуй, грусть», Франсуаза Саган.

«В шесть часов, возвращаясь из плавания к островам, Сирил втаскивал лодку на песчаный берег. Мы шли к дому через сосновую рощу и, чтобы согреться, затевали веселую возню, бегали взапуски. Он всегда нагонял меня неподалеку от дома, с победным кличем бросался на меня, валил на усыпанную хвойными иглами землю, скручивал руки и целовал. Я и сейчас еще помню вкус этих задыхающихся, бесплодных поцелуев и как стучало сердце Сирила у моего сердца в унисон с волной, плещущей о песок... Раз, два, три, четыре — стучало сердце, и на песке тихо плескалось море-раз, два, три... Раз — он начинал дышать ровнее, поцелуи становились уверенней, настойчивей, я больше не слышала плеска моря, и в ушах отдавались только быстрые, непрерывные толчки моей собственной крови».

«Унесенные ветром», Маргарет Митчелл.

«А потом она почувствовала его руки вокруг своей талии, вокруг своих плеч, ощутила твердые мускулы его бедер, и пуговицы его сюртука впились ей в грудь. Жаркая тревожная волна поднялась со дна ее души, сметая все, заставляя забыть, где она и что с ней происходит. Она почувствовала, что слабеет, что беспомощна, как тряпичная кукла, в его руках, а эти руки были так успокоительно надежны».

«По ком звонит колокол», Эрнест Хемингуэй.

«От того, что ее ладонь лежала на его ладони, что их пальцы были сплетены, что ее запястье прижималось к его запястью, от этой близости ее ладони, и пальцев, и запястья шло в его руку что-то свежее, как первый порыв ветра, который рябит гладь застывшего в штиле моря, что-то легкое, как прикосновение перышка к губам, как листок, в тихую погоду падающий на землю; такое легкое, что достаточно было бы прикосновения пальцев, чтобы его почувствовать, но тесное пожатие руки настолько усиливало, настолько углубляло это «что-то», делало его таким острым, таким мучительным, таким сильным, что оно словно током пронизывало его и отдавалось во всем теле щемящей тоской желания. Солнце отсвечивало на ее волосах цвета спелой пшеницы, на золотисто-смуглом нежном лице, на изгибе шеи, и он запрокинул ей голову, притянул ее к себе и поцеловал. Она задрожала от его поцелуя, и он крепко прижал к себе все ее тело и почувствовал ее маленькие крепкие груди, почувствовал их сквозь ткань двух рубашек, и он поднял руку, и расстегнул пуговицы на ее рубашке, и нагнулся, и поцеловал ее, а она стояла, дрожа, откинув голову назад. Потом ее подбородок коснулся его головы, и тотчас же он почувствовал, что она обхватила его голову и прижала к себе».

«В одной знакомой улице», Иван Бунин.

«Убежим! Куда, зачем, от кого? Как прелестна эта горячая, детская глупость: «Убежим!» У нас «убежим» не было. Были эти слабые, сладчайшие в мире губы, были от избытка счастья выступавшие на глаза горячие слезы, тяжкое томление юных тел, от которого мы клонили на плечо друг другу головы, и губы ее уже горели, как в жару, когда я расстегивал ее кофточку, целовал млечную девичью грудь с твердевшим недозрелой земляникой острием».zen.yandex.ru/media/poetgang/strast-v-kajd...ny...



К

@темы: литература

---

Пришла из бани…

Пришла из бани…

Дело было зимой. Был выходной день. Время было около двух часов дня. Пошли мы с мужем в баню мыться. Баня наша стоит в огороде, примерно метрах в 20 от дома. В бане было развешано бельё, оно подсохло, я его сняла, положила в предбаннике на кресло. Туда же рядышком положила банный халат и полотенце, которым собиралась обтереться после бани.

Моё бельё было красиво свёрнуто в один «рулетик». Наказала мужу, чтоб, когда он пойдёт домой, а он обычно уходит из бани первым, забрал высохшее бельё и унёс его в дом. Мы помылись. Муж собрался идти домой. Вытерся, оделся, взял бельё с кресла и ушёл.

Прошло немного времени. После всех банных процедур я стала тоже собираться домой. Поворачиваюсь… А на кресле, где лежали мой банный халат и полотенце, ничего нет… пусто… Муж унёс всё! Это было и смешно и как-то не по себе. Ну что делать? Встала, быстренько отряхнувшись от воды, как собачка, обула галоши и, гордо подняв голову, в чём мать родила, направилась быстрым шагом к дому.

На улице, напоминаю, была зима, холодно… Повезло, даже не простудилась! Захожу домой! Муж, стоит ко мне задом, развешивает бельё, которое принёс из бани. Я ему говорю: «здрасьте!». Он поворачивается… видит меня… Его слова убили наповал : «Ну всё, завтра это будет в интернете….». Потом долго вместе умирали со смеху.story-house.ru/prishla-iz-bani/

@темы: приколы

---

Скандальное прошлое Виталины и Прохора

Скандальное прошлое Виталины и Прохора

После того как Прохор Шаляпин и Виталина Цымбалюк-Романовская объявили о своих близких отношениях, в Сети появились скандальные кадры обнаженной Виталины. Эти фотографии были сделаны 20 лет назад, когда пианистке было всего 19 лет. Кто решил так отомстить Виталине? И какие фотоснимки еще не успели выложить на всеобщее обозрение? Программа провела собственное расследование. Журналисты также выяснили, что у Прохора Шаляпина есть брат Николай, который работает… в эскорт-услугах в Краснодаре. Только в "Прямом эфире" – кадры тайной встречи Николая с Анной Калашниковой.

Виталина рассказала Андрею Малахову, что эти фотографии действительно были сделаны 20 лет назад. Девушка тогда училась на первом курсе Киевской консерватории. Цымбалюк-Романовская пришла в фотостудию, чтобы сделать портрет на конкурс пианистов. Фотограф снял несколько черно-белых портретов, выдержанных в классическом стиле, а потом предложил ей прийти снова. Отказаться она не смогла… "Эти фотографии не видел никто и никогда. Они были только у меня. Я понятия не имею, кто их мог выложить в Интернет", – подтвердила в студии Виталина.

Не всех гостей снимки юной пианистки шокировали, многие не увидели в них ничего скандального. Бизнесвумен Яна Лапутина посчитала их очень скромными по нынешним меркам. А актриса Светлана Варецкая задалась вопросом: "Зачем молодой и симпатичной Виталине это было делать? Любовь, реклама или умный-умный взгляд на будущее".

Прохор Шаляпин сразу заявил, что "включать двойные стандарты" не будет. Ведь он сам всегда с удовольствием раздевался и участвовал в подобных съемках. "Мне не стыдно, а вот за Виталину я переживаю, она другой человек – очень интеллигентный. Мне бывает перед ней неудобно, что не соответствую ее высокому уровню. Да и стыдно должно быть не тем, у кого видно, а кому нечего показать", – уверен шоумен. Также он добавил, что обязательно будет работать "в плане развращения" скромной возлюбленной.

Недавно Прохор побывал в Краснодаре, где еще раз увиделся со своим братом, выросшем в детском доме. А сегодня сам Николай Хлякин приехал в Москву и пришел в студию Андрея Малахова. Фотографии Виталины ему понравились. Своей профессии Хлякин не стесняется, он не считает, что порочит репутацию известного Прохора. Да и сам Шаляпин ничуть не осуждает брата: "Самое главное, что он не на диване сидит, а трудится… Хорошо, что он не сломался после такого детства". Поддержал Хлякина и сексолог Александр Полеев: "Сексуальные услуги неудовлетворенным женщинам, что здесь такого? Честная проституция – это такая же работа. Как любая другая".

Анна Калашникова по просьбе Прохора взялась помочь его провинциальному брату. Она узнала, что Николай прекрасно танцует, и предложила работу в шоу-балете. Ни о каких эскорт-услугах девушка и не подозревала. Когда открылась правда, она готова была наброситься на бывшего мужа прямо в студии. Ведь она показывала Хлякину Москву, выбирала для него элитную квартиру, привела в свой дом, познакомила с маленьким сыном…

Кто фотографировал Виталину без нижнего белья? Кто был первой любовью бывшей музы Джигарханяна? Чем еще обернется Шаляпину знакомство с неизвестным братом? И сколько стоят эскорт-услуги брата Прохора? Ответы – в программе "Андрей Малахов. Прямой эфир".russia.tv/article/show/article_id/53672/?u...r=...

---

Самая красивая болельщица России оказалась порноактрисой

Самая красивая болельщица России оказалась порноактрисой (ФОТО: Mash)
Теперь девушку называют не только любительницей футбола, но и ударницей порноиндустрии

Самую красивую болельщицу чемпионата мира по футболу выявили в социальных сетях. Краше всех других поклонниц данного вида спорта оказалась девушка из России.

Блондинку в русском народном кокошнике и обтягивающем топике с надписью «Russia» обсуждал весь мир. Девушка покорила своей красотой и обаянием.

Однако вскоре выяснилось, что красавица является порноактисой.

«В соцсетях уже вовсю обсуждают самую красивую фанатку из России. Но, как оказалось, она не только футбольная болельщица, но и ударница порноиндустрии», — сообщает паблик Mash.

По данным паблика, самая красивая болельщица — это актриса фильмов для взрослых Наталья Немчинова. По крайней мере, очень уж фанатка футбола похожа на эту порнозвезду.


Напомним, 14 июня в России стартовал чемпионат мира по футболу. Матчи мундиаля проходят на 12 стадионах в 11 городах.

Гостей в города, принимающие ЧМ-2018, приехало много. EG.RU сделал подборку самых отвязных костюмов футбольных болельщиков. Сомбреро, кактусы, валенки и кокошники. Каждая фанатская группа старается выделиться из толпы при помощи ярких, порой маскарадных нарядов, «отвязных» костюмов, различных аксессуаров и другой отличительной атрибутики.

Но не все отличаются позитивом. Например, 17 июня английские болельщики устроили дебош в поезде «Москва — Волгоград» и не смогли доехать до пункта назначения: иностранцев сняли с поезда в Липецкой области.


www.eg.ru/society/554872/

@темы: модельный бизнес

---

Я работаю бухгалтером в небольшой фирме. Завела там любовника.

@темы: мир женщины

---

Алика Смехова занимается йогой

Алика Смехова занимается йогой

На фото: По многочисленным заявкам моя практика йоги-асана Экопадараджакапотасана,а по русски-поза голубя #аликасмехова #зож #йога #оспооттымир #практикайоги #голубь #мамадорогая



Источник →

Ключевые слова: аликасмехова, голубь, Звезды - ТОП-5 инстаграма, зож, йога, мамадорогая, оспооттымир, практикайоги

Опубликовано 10.06.2018 в 02:59

---

Анна Седокова объяснила, почему надо спать без пижамы

По ее словам, если спать без одежды, то будешь пребывать в хорошем настроении

Известная исполнительница Анна Седокова раскрыла секрет, как проснуться утром в хорошем настроении.

В своем Instagram она опубликовала пост, где поведала, что ночью, оказывается, нужно спать без пижамы. Далее она объясняет, чем хорош сон без одежды.

Во-первых, как заявляет звезда, если спать без пижамы, то вы будете более свободны и раскрепощены. Во-вторых, Седокова уверена, что удастся быстрее заснуть.

Как проснуться в хорошем настроении? Я тут прочитала один совет 🧐 #спитебезодежды Спите без одежды. Сон без пижамы имеет множество преимуществ. Во-первых, он делает вас более свободным и раскрепощённым. Во-вторых, без одежды вы засыпаете быстрее. В-третьих, уровень кортизола остаётся в норме. Если же на вас пижама, температура тела может подняться, вместе с этим поднимется и количество гормона стресса. Это чревато тем, что уровень кортизола останется высоким даже после пробуждения, что повлечёт за собой плохое настроение, раздражительность и даже желание съесть что-то вредное! Я всегда говорила , что все наши проблемы из-за одежды 😝😝😝

Публикация от ANNA SEDOKOVA (@annasedokova) 19 Май 2018 в 10:44 PDT

Также сон без пижамы позволяет кортизолу, биологически активному гормону, оставаться в норме.

«Если же на вас пижама, температура тела может подняться, вместе с этим поднимется и количество гормона стресса. Это чревато тем, что уровень кортизола останется высоким даже после пробуждения, что повлечет за собой плохое настроение, раздражительность и даже желание съесть что-то вредное», – рассказала звезда.

По словам Седоковой, она всегда считала, что все людские проблемы из-за одежды, которой на людях слишком много.

Некоторые поклонники звезды отметили, что не понимают, как можно спать без пижамы. Многие чувствуют себя в ней более защищенными.www.eg.ru/showbusiness/532814/

@темы: шоу-бизнес